– Это – мое место.

Тощая девчонка с браслетом.

Видимо, она стояла прямо у меня за спиной в небольшом алькове с окном справа от двери. Я не люблю, когда кто-то застает меня врасплох.

Итак, на одно спальное место две претендентки.

Девчонка напрягается и немного сутулится. Она словно вызывает меня на бой.

Женщины в ночнушках и пижамах приподнимаются на своих матрасах. Начинается вечернее шоу. Мне это не впервой. В тюрьме для любых ситуаций есть неписаные правила. Правила строго соблюдаются. В группе вроде этой всегда есть Большая мама. Это она устанавливает правила, решает, когда закончится представление и каким будет наказание за нарушение правил. Обычно легко догадаться, кто в камере главная. Даже говорить ничего не надо, достаточно немного понаблюдать. Главную всегда выдаст язык тела, то, как она сидит или стоит. Или то, как нервно на нее поглядывают другие заключенные, прежде чем что-то сделать. Но сейчас все произошло слишком быстро, и я не успела оценить ситуацию.

Но я понимаю, что делает девчонка с браслетом. Она хочет застолбить место. Хочет казаться крутой. Хочет показать всем, что она не слабачка и с ней шутки плохи. Она хочет играть в одной команде с большими девочками.

И пусть она мелкая. Блондинка с бледной кожей. Все косточки держатся только на внутренней энергии. Эта энергия достойна восхищения. И надежда тоже. Но девчонке можно посочувствовать – ей не хватает уверенности в себе.

– Располагайся, – говорю я и преувеличенно дружелюбно показываю раскрытой ладонью на матрас. – Мне все равно, я не планирую тут задерживаться.

И Большая мама смеется. Смеется, давясь сигаретным дымом. Это крупная вульгарная белая женщина с крашеными красно-коричневыми волосами. И еще – из всех только у нее пижама по размеру.

«Вот и хорошо, – думаю я. – Теперь все ясно».

Девчонка с браслетом сдувается, садится на матрас и начинает переодеваться в пижаму. Мы все за ней наблюдаем. И все видим одно и то же: ее уязвимость, лобок, я даже успеваю мельком увидеть ее маленькую белую грудь.

Потом я выбираю для себя место в нише. С этой позиции открывается вид на всю камеру. И на Большую маму. Поспать на полу – не проблема. Да и камни перед сном убирать не надо. А доски вполне удобные, но не настолько, чтобы забыть – путешествие еще не закончено. Нельзя терять бдительность только потому, что ты близко к цели. Это ошибка, за которую можно дорого поплатиться. Знаю по собственному опыту – поплатилась за подобную ошибку недалеко от аэропорта Каира.

Ложусь на пол, не раздеваясь. Одежда уже почти высохла.

Окно в нише, естественно, не занавешено, и я вижу, как темнеет небо. Темнеет, но не становится черным – на территории слишком много фонарей.

По дыханию женщин в камере понимаю, что они засыпают. Они не дышат, как мальчик. Мне бы очень хотелось услышать, как он сопит, засыпая со своим камешком во рту. Возможно, сегодня он совсем не так сопит, потому что у него больше нет камешка. Возможно, он, как и я, лежит без сна и смотрит в окно, а за окном фонари подсвечивают черноту ночи.

Начинаю планировать.

И когда посреди ночи в камеру входят охранники, я еще не сплю. Охранники включают свет и дуют в свистки.

– Встать! Всем встать! – орут охранники.

Все женщины в камере встают. Каждая рядом со своим матрасом.

Выкрикивают номера.

Женщины по очереди отвечают:

– Здесь.

Когда доходят до моего номера, я тоже выкрикиваю:

– Здесь.

На все про все – две минуты. Охранники уходят. После их ухода в камере никто не говорит ни слова. Я понимаю, что такие переклички происходят каждую ночь. А еще это объясняет, почему Большая мама спит в пижаме.

Меняю планы.

Если бежать отсюда, то днем.

Утром образуется очередь. Я в самом конце. В очереди, кроме двенадцати женщин из моего «дортуара», стоят женщины из всех камер в коридоре. Как только двери отрываются, начинается толкотня, а я реагирую недостаточно быстро. Никто не говорит, в честь чего такая суматоха, но я замечаю у некоторых женщин в руках полотенца, значит цель – умывальня. Очевидно, умывальню открывают только на определенный промежуток времени, и, если не успеешь занять место в начале очереди, можешь упустить возможность помыться.

Судя по опыту Хитроу, этот промежуток времени может занимать час-полтора. Он будет ощущаться одновременно и длиннее и короче.

Когда-то я думала, что время – это просто. Оно измеряется и выражается цифрами, и часы тикают с определенным промежутком. Сейчас я знаю: это не так.

В Прошлом я отсчитывала время в часах, минутах и секундах. Девять утра или одиннадцать вечера. Восемь часов или более точно: двадцать два часа сорок семь минут. Время, которое показывают часы. Чтобы его узнать, достаточно нажать на какую-нибудь кнопку. Обычно я нажимала на кнопку своего телефона. Но после того как началось мое путешествие, время изменилось. Его границы расширились. Оно перестало выражаться только в цифрах. Появились новые величины: рассвет и закат, свет и темнота. И его ритм тоже изменился.

Я думала, что папе бы понравилось такое время.

А потом даже новое время стало распадаться на самые разные времена, и я решила дать им имена:

– Замедленное.

– Далекое.

– Долгое.

– Настоящее.

– Замершее.

В первый раз я почувствовала на себе Замедленное время в ту ночь, в захоронении под Мероэ. Толчком был кирпич-саманник. Мы дрались за него. Я и тот чужак. Я первой подняла кирпич с земли. Потому что очень разозлилась и, естественно, испугалась. Но все-таки злость тогда перевешивала страх. И это придало мне сил. Тот противник тоже был сильным, хотя бы потому, что он был мужчиной, а я – девчонкой. Я лежала на спине, а он нависал надо мной, так что масса тела давала ему дополнительное преимущество. И несмотря на все это, кирпич сначала шел по траектории от меня к нападавшему.

Он, естественно, защищался – схватил меня за запястье, отвел кирпич от себя и перенаправил его вниз, мне в лицо.

Кирпич приближался очень медленно. Путь от лица мужчины к моему занял лет сто. В этом Замедленном времени я видела кирпич в процессе приближения к моему лицу и одновременно видела все то, что может последовать за его контактом с моей головой. Я видела кровь. Видела какое-то месиво. Могла представить, что потом у меня будут проблемы с речью или с передвижением. Чего я не могла увидеть, так это того, что тогда произошло в действительности. В последний момент голова у меня отклонилась в сторону, и кирпич отколол только кусочек зуба. Я помню вкус крови и кирпичной пыли. А еще боль. Хотя я понимала, что боль могла быть гораздо сильнее. И тогда я закричала. Кирпич полетел в песок, а мужчина потерял равновесие. К тому же он был пьяный. Или под кайфом. Или и то и другое. В любом случае реакция у него была хуже, чем у меня, и это я первой дотянулась до кирпича. В этот раз я ползла и карабкалась, пока не оказалась верхом на своем противнике. И кирпич снова пошел вниз.