Только теперь внизу был мой противник.

Я часто думаю о том, что он чувствовал в тот момент. Проживал ли он тот момент в Замедленном времени? Прежде чем кирпич размозжил ему череп, прошла целая тысяча лет? Или все произошло быстро? Потом у него уже не было шансов ответить на эти вопросы.

Сначала я думала, что такие сдвиги во времени случаются сами собой, что их нельзя предсказать и тем более нельзя контролировать. Но это тоже не так. И в этом смысл погружения в другие миры. Там можно манипулировать временем и даже зависать в нем. Если очень сильно сконцентрироваться на подъеме по своей травинке, можно достичь того, что Прошлое исчезнет, исчезнет и Будущее. Останется только этот настоящий момент. Настоящее время.

В Настоящем времени ты не отвечаешь за Прошлое, потому что Прошлого в нем не существует. Прошлое остается у тебя за спиной, а там – темнота. И ты не можешь просчитать, к чему приведут твои действия в Будущем, потому что Будущее еще не наступило, и впереди тоже темнота. Ты целиком принадлежишь Настоящему, ты в сверкающем Настоящем времени.

О Далеком времени он тоже ничего мне не рассказал. Далекое время приходится очень кстати, когда стоишь в очереди. Оно напоминает о том, что Вселенная существует миллиарды лет. И если представить эти миллиарды лет как одну прямую линию, а потом попробовать поместить в эту линию временной отрезок ожидания в очереди, то поймешь, что времени вообще не существует. Я практиковала такой подход в Хитроу, когда ожидала встречи с имгримами по поводу своих документов. Однажды я ждала так долго, что смогла представить, будто вернулась к моменту зарождения мироздания. Папа называл это «началом времен». Из чего можно было сделать вывод, что время могло существовать и до этого. Время до времени. Время, когда времени еще не было. От этих мыслей у меня голова идет кругом. А когда у меня идет кругом голова, время вообще перестает иметь значение. Мне кажется, так бывает, когда целуешь любимого человека. Но со мной такого никогда не бывало.

Далекое время всегда срабатывает. Я уверена в этом так же, как в том, что подошла моя очередь.

В умывальне две душевые кабинки. Обе с низкими дверцами, которые закрываются, но не запираются. Первой освободилась кабинка справа. Я вхожу, раздеваюсь, вешаю одежду на дверцу и встаю под душ. Включаю воду.

Вода не горячая и не холодная. Она теплая.

Какое хорошее слово. Теплая – значит согревает.

Папа, эта теплая вода – самая лучшая вода во всем мире.

Напор сильный, а лейка под таким углом, что вода льет точно мне на макушку, струится по волосам, потом падает на плечи и дальше вниз, прямо как плащ.

Не знаю, сколько времени я так стою в этом плаще из воды.

Может, пару минут, а может – миллениум. Это не Замедленное время. Это – Замершее время. Потому что в этот момент все замирает. Кажется, даже мое сердце останавливается. Если бы у меня было мыло, я бы стала мыться. Но мыла у меня нет, и я просто стою и наслаждаюсь теплом.

У меня из волос падают веточки.

Нас кормят.

Завтрак: булочка с маслом. Масло.

Обед: овощной суп. Ингредиенты – крупно порубленные картошка, капуста и морковка.

Ужин: хлеб, желтый сыр, иногда – яблоко.

В столовой, где мы едим, все столы и стулья прикручены к полу. Сюда часто приводят детей.

Но я ни разу не видела мальчика.

Меня сопроводили в допросную. В комнате прямоугольный стол и четыре стула. Три стула – во главе стола и по бокам – заняты. Я становлюсь рядом со свободным.

Главный имгрим – женщина, сидит во главе стола. Худая, в элегантном лиловом костюме и пахнет так, как будто только что помылась. По бокам от нее двое мужчин в темно-синей форме. Все трое вооружены нанонетами, бумагами и пластиковыми стаканчиками с кофе. У меня от аромата кофе учащается пульс. На столе – мой глобальный паспорт. Раскрыт на девятой странице, и это плохая новость. Девятая страница – «Глобальный гражданин: кредит». Эту страницу я должна начать заполнять после того, как мне исполнится пятнадцать.

Женщина активирует свой нанонет и говорит:

– Я офицер иммиграционной службы Джин Шэнкс. Допрос проводится… – Тут она делает паузу. – Начат в одиннадцать часов пятьдесят одну минуту в соответствии с Иммиграционным законом Шотландии и Федеративных островов в присутствии офицеров национальной безопасности Пила и Макнэлли.

После этого она показывает мне раскрытые ладони и добавляет:

– Вашу руку, пожалуйста.

Она говорит это так, будто я могу отстегнуть руку и передать ей.

– Меня зовут Мари Энн Бейн, – говорю я.

– Я не спрашиваю, как вас зовут. Я сказала – вашу руку.

Я протягиваю офицеру Шэнкс руку. Она сканирует штрихкод невидимым лучом.

– Реп1787Ф, – считывает офицер нацбезопасности Макнэлли с монитора своего нанонета.

– Садитесь, – говорит Шэнкс.

Я стою. Я не собираюсь садиться.

– Мне четырнадцать, – говорю я. – Я – несовершеннолетняя. Я – шотландка. И я уже проходила проверку в Хитроу.

– Хитроу в Англии, – говорит имгрим Шэнкс. – На данный момент вы в Шотландии.

– Да, я знаю, но…

– Помолчите. Вас пока ни о чем не спрашивали, – перебивает меня Шэнкс. – Итак, вы родились на острове Арран. Все верно?

– Да.

– И когда вы покинули Шотландию?

– Когда мне было семь лет.

– Согласно имеющимся данным, вы покинули страну шесть лет девять месяцев и четыре дня назад, – глядя на свой монитор, говорит Макнэлли.

– Отсутствие на родине свыше пяти лет приравнивает вас к статусу «реп», – констатирует Шэнкс.

– Реп? – переспрашиваю я.

– Вы – репатриант, – говорит Шэнкс. – И я прошу вас сесть, Реп1787.

Я стою.

– Как пожелаете, – говорит Шэнкс после короткой паузы. – Офицер Пил?

Пил откашлялся и зачитал:

– «В соответствии с законом о территории Федеративных островов от двадцать второго ноября две тысячи сорок девятого года, право граждан на возвращение в случае их непрерывного отсутствия в стране в течение пяти лет и более приостанавливается до особого распоряжения».

– Вы все поняли? – спрашивает Шэнкс.

– Нет.

– Это просто, – говорит она. – Ваше право вернуться в Шотландию более не зависит от места вашего рождения.

Тут я сажусь. Стул крепкий и жесткий.

– А от чего оно теперь зависит? – спрашиваю я.