– Есть целый ряд необходимых условий, – объясняет имгрим Шэнкс. – Первое: место рождения родителей ваших родителей. Необходимо, чтобы все четверо были рождены на основной территории Шотландии либо на ее островных территориях.

Я не понимаю, что значит «островные территории». Но Арран – остров, и мама моего папы точно родилась на этом острове. И возможно, отец папы тоже. Но я понятия не имею, где родились родители мамы. Я вообще этого никогда не знала.

– В случае если место рождения родителей ваших родителей не может быть установлено и доказано, а мы в данный момент проводим проверку, – продолжает Шэнкс, – ваше право на проживание в нашей стране будет зависеть от вашей пригодности, которая, в свою очередь, будет зависеть от отметок на странице вашего Глобального кредита.

– Но у меня пока нет никаких отметок! – Я даже голос повышаю от возмущения. – У меня их и быть не должно. Мне четырнадцать! Я же вам говорила – я несовершеннолетняя!

– Это также сейчас проходит проверку, – говорит Шэнкс.

– Но почему? Я уехала из Шотландии, когда мне было семь лет. Вы сказали, что меня не было шесть лет, или около того. Просто посчитайте!

– Хочу предупредить: обструктивное поведение в вашем случае не поможет.

– Нет никакого моего случая. Это моя страна. Я здесь родилась.

Шэнкс постучала пальцем по моему паспорту:

– У вас глобальный паспорт. Если вы не пройдете проверку или ваш кредит будет слишком низким, вас отошлют по месту вашего последнего пребывания, а точнее…

– В Судан, – закончил за нее офицер Макнэлли.

– В Судан? – Я не верю своим ушам. – В Судане война!

– Судан, – говорит имгрим Шэнкс, – сторона, подписавшая Договор о Глобальных гражданах (Северный экватор). Соответственно, они примут вас обратно. Тем более что вы семь лет провели на территории этой страны. – Шэнкс делает паузу, чтобы отпить глоток кофе. – Если они откажутся принять вас обратно, вы официально станете лицом без гражданства. В этом случае действуют другие правила, и в данный момент мы его не разбираем. На данный момент нас беспокоит ваш Глобальный дебет. Офицер Пил, будьте добры, зачитайте обвинительное заключение.

– «Прямое нарушение закона Федеративных островов о пересечении границ и контрабанде, – зачитывает Пил. – Реп1787Ф задержана при незаконном пересечении границы Шотландии с неустановленным лицом».

Это они о мальчике. О мальчике с камешком-соской.

– Есть возражения? – спрашивает имгрим Шэнкс.

Я снова на ногах.

– Где он? Почему он ни разу не появился в столовой? Что вы с ним сделали?

– Это не должно вас беспокоить, – говорит Шэнкс.

– Он – ребенок! – ору я. – Маленький ребенок! Или вы думаете, что ему тоже пятнадцать?

– Охрану в допросную, – отрывисто командует в свой нанонет имгрим Шэнкс. – Реп1787Ф возвращается в камеру. – Потом обращается ко мне: – Но вот о чем вам стоит побеспокоиться: наказание за незаконное перемещение ребенка на территорию Шотландии – двадцать пять лет минимум. И я говорю не о тюремном сроке. Я говорю о годах жизни. Если вы будете признаны виновной, вы будете обязаны сделать инъекцию в сорок девять. Естественно, все ценные пункты, указанные на страницах вашего Глобального кредита, будут учтены как смягчающие обстоятельства.

Имгрим Шэнкс протягивает мне лист бумаги и огрызок карандаша:

– Полагаю, теперь вы всерьез задумаетесь о том, что написать на этих страницах?

Инъекция, по словам папы, практически самое разумное решение серьезной проблемы. Серьезная проблема заключается в том, что в нашем изрядно нагревшемся мире слишком много людей. На Юге людей убивают голод и война. А вот на прохладном Севере безопасность зависит от согласованного решения.

«Когда впервые было выдвинуто предложение о том, что жизнь каждого человека на Севере не должна превышать определенный возраст, я был твоих лет, – рассказывал папа. – Начали с восьмидесяти. Теперь этот возраст – семьдесят четыре. Было решено, что этот возраст – единственный справедливый способ затормозить сокращение ресурсов. Единственный шанс прокормить себя. Привыкнуть к этому было непросто, но на деле такой подход не очень-то отличался от того, что предприняли в Китае, когда пытались ограничить рост населения посредством политики „одна семья – один ребенок“. – Папа немного помолчал и спросил: – Как думаешь, Мари, почему я так ценю каждый день этой жизни?»

Спустя десять лет после установления глобальной политики по ограничению продолжительности жизни идея о возможности передавать в дар годы собственной жизни стала реальностью. Вернее, в дар передавалась смерть. Все началось с истории любви. Кейс[2] Ады и Джона Маллинс. Ада и Джон влюбились друг в друга, когда были подростками. Они были уверены в том, что будут любить друг друга до самой смерти. Но Джон был на два года старше Ады. То есть в перспективе, когда он в свои семьдесят четыре года с достоинством пойдет на инъекцию, Ада будет обречена на целых два года жизни без любимого.

«А что, если я подарю ему один год своей жизни? – предложила Ада. – Если пообещаю, что пойду на инъекцию в семьдесят три? Тогда он доживет до семидесяти пяти и мы сможем умереть в один день».

Дело было рассмотрено в Глобальном Верховном суде Севера. Суд постановил: для нашей планеты не имеет значения – уйдут два человека в возрасте семидесяти четырех лет или один из них уйдет в семьдесят три, а второй в семьдесят пять. И все из-за той же проблемы потребления ресурсов. В результате прошение Маллинсов было удовлетворено. Ирония судьбы в том, что через неделю Джон погиб в автокатастрофе. Ему было всего шестьдесят девять, но Ада уже подписала бумаги. Она, естественно, могла прожить до семидесяти трех, но предпочла инъекцию, чтобы ее похоронили вместе с мужем. В Глобальных новостях тогда поднялась большая шумиха. Было решено, что подобный опыт полезен для планеты, и кейс Маллинсов стал отправной точкой торговли годами жизни.

Национальные правительства быстро расширили применение подобной практики, в первую очередь для заключенных в тюрьмах. Теперь люди, совершившие ненасильственные преступления, расплачивались за содеянное годами жизни. Для стран это было дешевле и в глобальном смысле более эффективно.

Таким образом, если меня признают виновной, я должна буду подписать договор, позволяющий властям сделать мне инъекцию потассия в сорок девять лет. Мне четырнадцать. Сорок девять еще не скоро. Но и не в Далеком времени.

Это значит, мама, что я стою перед выбором: либо начать работать над кредитной страницей в своем глобальном паспорте, либо искать мальчика.

И еще – оружие.

Сделать оружие проще простого, было бы время и желание. В распределительных центрах обычно есть и то и другое. В распределителе аэропорта Каира я видела мужчину, который смастерил арбалет.