Стефан еще раз пролистал блокнот, который ему показала вахтерша. Записал номер телефона и имена: Ольга и Вадим Сергеевич. Сказал Николетте оставить блокнот себе и выполнить все, о чем ее попросили. Кто эти люди? Что на уме у этой женщины? И почему ему всегда с ними так не везет?

Ответ на последний вопрос он искал уже вторые сутки. Актриса Эльза Марин, или, если быть точным, Елизавета Алексеевна Марин, разочаровала его совершенно. Он любил ее без малого восемь лет — с тех пор, как она появилась на сцене городского драматического театра, не пропускал ни одного спектакля с ее участием, и ему, по большому счету, было безразлично — как она играла и как к ней относились остальные. Впрочем, остальные ей постоянно аплодировали, многие — дарили цветы. А он решился сделать это лишь однажды — на прошлой неделе, на премьерном спектакле.

Пьесу играли третий раз, но он ее не видел: все время поглощало расследование мошенничества, которое произошло в крупном частном банке. Он блестяще закончил дело, передал его в суд, два часа поспал, помылся, переоделся в штатское и пошел в театр. И на радостях решил первый раз в жизни подойти к ней, а не сидеть в зале, как мальчишка. Волновался, купил букет сирени, сел в первый ряд. Она была прекрасна, как всегда, но весь спектакль словно и не думала об игре: запиналась, двигалась невпопад, забывала слова. Было видно, что она сама не своя, что у нее что-то случилось… Если бы он тогда знал, что именно. А тогда он подарил ей букет и ждал у проходной театра, решив заговорить, если она позволит. Но она выскочила, вся в слезах, и не заметила его, пробежав мимо. Он решил, что ей не до него, и не подошел. И он молодец. Потому что, если бы подошел, сейчас было бы гораздо хуже. Потому что Эльза Марин, его любимая Эльза теперь была подозреваемой в убийстве.

Комиссар умел зло пошутить, но поручить ему расследовать убийство Беспалого — лучшая шутка в его жизни. И самоотвод было не взять: если бы они хотя бы встречались… Как сформулировать? «Я отказываюсь расследовать дело, потому, что уже восемь лет влюблен в подозреваемую, как мальчишка»? Над ним смеялись бы до конца жизни. И так все мужики на работе знали «слабое место» замкомиссара.

А она, ну что за женщина! И куча улик: пистолет, побег, посылка… И поведение на спектакле. Выходит, он все же не зря туда пошел и подошел к ней. Только вот не думал, что это понадобится по работе. Надо взять себя в руки, что-то придумать, незаметно взять у нее отпечатки пальцев и проверить версию с пистолетом. Он делал это десятки раз, с разными людьми, но сейчас будет сложно. Нужно будет сесть с Эльзой в машину, в его машину, она там его уже ждет. И еще соображать при этом, расследовать, искать доказательства. Разыграть целый спектакль — теперь уже его спектакль. Остается надеяться, что она его не вспомнит. Да, такого сложного дела у него еще не было. Ну что ж, с богом.

Несмотря на полицейскую форму, в приближающемся к машине мужчине Эльза без труда узнала поклонника, который подарил ей сирень на последнем неудачном спектакле. Вот так встреча! Сколько же в городе полицейских-театралов? Эльза приветливо улыбнулась ему, но он не ответил на улыбку — видимо, потому что при исполнении. Надо же, какой серьезный! Вторую улыбку Эльза спрятала.

— Подполковник Стефан Коваль. Я задам вам несколько вопросов, но не здесь, а в комиссариате полиции.

— Стефан? Вас зовут Стефан?

Он, не отвечая, завел машину. Эльза улыбнулась: все сходится. И то, что говорил Андрей по дороге с пляжа, и букет сирени, и вот это суровое выражение лица. Наверное, он просто стесняется. Ну, и еще на работе. Как же это все любопытно!

По дороге Эльза украдкой рассматривала полицейского, который, судя по имеющимся у нее сведениям, был влюблен в нее много лет. Каким бы он не оказался, все это прекрасно и очень приятно. И очень кстати в этом ее «предразводном» состоянии. Ей вдруг подумалось, что машина может быть не его, но, судя по тому, как ловко и спокойно он обращался с нею, Эльза решила — все-таки авто не чужое. Правда, оно совершенно не гармонировало с формой хозяина, его обликом и особенно выражением лица. Внутреннее убранство автомобиля настраивало на вальяжность, но хозяин был хмур, чем-то озабочен, излишне худощав. Пронзительно-голубые глаза сощурены, и без того тонкие губы сжаты, да и весь он был очень напряжен и несколько неловок. С авто гармонировали только твердо державшие руль руки — красивые, крупные, каждое движение которых выдавало уверенность и силу. Вообще, в театре он показался ей несколько другим. Более доброжелательным, что ли.

— Стефан, а что, собственно, вам от меня нужно? — Эльза была уверена, что в театре опять что-то случилось, и ее просто обо всем подробно расспросят. Что все уже были в полиции, и осталась она одна, последняя. Так было в прошлом году, когда однажды вечером, хорошенько перед этим «употребив», за сценой повесился сорокалетний помреж. Утром его нашла Николетта, и сама чуть было на тот свет не отправилась, пока не приехала полиция и отец этого несчастного. «Криминальные» истории в театре, не то чтобы регулярно, но случались: творческие люди, любовь и ревность, надломленная психика, интриги, поклонники и поклонницы, роковые романы, перетекающие со сцены в комнатушки театральной общаги и быстро там угасающие… Причин много. Чаще случались драки, чем самоубийства, но, в целом, за кулисами жизнь кипела не меньше, чем на подмостках. Правда, Эльзы все это никогда не касалось. Но в появлении полиции все же не было ничего уж прямо из ряда вон выходящего.

— Мне нужно вас допросить, и, возможно, мы вас задержим до выяснения всех важных для дела обстоятельств, — четко выговорил полицейский и нажал на кнопку, блокирующую двери. Но Эльза бежать не собиралась, бояться было нечего. Вместо этого она повернулась к сидевшему рядом мужчине и улыбнулась:

— Так вы меня арестовали?

— Еще нет, но это возможно. А почему вы смеетесь?

— Просто на это нет никаких причин. Арестовывать меня совершенно не за что: ну разве что за то, что три дня назад я сбежала от мужа, а сейчас вернулась, чтобы с ним развестись… И, признаться, так боюсь предстоящего разговора, что мне весело даже здесь, с вами.

Она даже дала ему понять, что свободна. Но полицейский смотрел на нее хмуро. Кокетство на него словно не действовало. Эльза отвернулась, открыла форточку и выглянула наружу. Ехали не очень быстро, и в салон залетал ветерок с запахом липы, которая в этом году начала цвести немного раньше, чем ей положено.

— Закройте окно.

— Ну, я вряд ли выпрыгну через форточку…

— Все равно закройте.

— Хорошо. А можно узнать, о чем мы будем говорить?

— Мы уже почти приехали. Поговорим в кабинете.

Светлое мраморное крыльцо комиссариата полиции резко контрастировало с мрачным длинным коридором. Они прошли мимо дежурного, которому ее провожатый как-то по-особому кивнул, затем — мимо вереницы одинаковых поцарапанных полированных дверей, оставшихся здесь, наверное, еще с советских времен. Дошли до конца коридора, поднялись на второй этаж. Везде, кроме лестничных пролетов, было темно, в коридорах кое-где горели тусклые лампочки и ничего, совершенно ничего не напоминало о том, какой на улице звенящий май, и как сладко он пахнет весенними цветами. Впрочем, кабинет оказался хоть и видавшим виды, но не таким темным, как коридоры. Полированная дверь была двойная, табличка на ней — черная с золотыми буквами, и Эльза успела заметить на ней слово «заместитель». Ага, что-то такое говорил и Андрей.