было ли со мной хоть когда-то что-то "так"? И как это "так"? Как надо мне? Или как надо другим? Когда я в своей жизни была собой? Именно той, кем хотела быть?

А у самой глаза бегают по его лицу, запоминая каждую чёрточку. Разрез его глаз. Форму губ. Высоту скул. Я хотела это запомнить. И я буду запоминать это каждый раз, как вижу его, потому что нашла свой идеал. Я нашла того, кто мне нравился как мужчина, кто заставил трусики взмокнуть взмахом ножа, кто заставил желать погрузиться в глубину его взгляда, абсолютно при этом ничего не делая.

— Я не знаю. Ты же врач. Вот и скажи мне, что со мной не так?

Веки немного прищурились, глядя на меня внимательно и пытаясь понять насколько далеко я зайду… или это презрение? Удивление? Сомневаюсь, что его ещё может удивить хоть что-то в этой жизни.

Грешник.

Насколько ты грешен?

— Для тебя я могу провести лишь физический осмотр, Котенок.

Вот она. Точка невозврата, если я перейду за эту черту. Его взгляд так же впился в мои губы, как и мой в его. Но в то же время он давал мне выбор. Жестокий, но справедливый. И правдивый. Если я сделаю шаг, то назад пути не будет, а он не станет что-либо мне обещать. Он не будет играть рыцаря на белом коне. Не будет любящим и нежным. Он возьмёт всё, что захочет, а как надоест, выкинет, словно сломанную игрушку того самого зверя под его грудной клеткой. И мне хотелось раздвинуть каждое ребро и утопить себя в той боли, что он мне предлогал. Но она будет потом. Она будет после. Именно эта боль убьёт во мне меня, а я не хочу иного. Я хочу познать то наслаждение, которое он может мне дать… потому что он единственный кто может это сделать. Единственный кто может подарить мне что-то большее, показать мне что-то волшебное, а потом растоптать.

— Откажись, глупая, — шепчет, а сам пожирает мои губы глазами. Мою шею, мою грудь под тонкой майкой. Под ней уже торчат соски, а плоть предательски разбухла между ног и истекает чем-то горячим, чем-то обильным. — Я же тебя порву.

Закусываю губу, поднимая взгляд к его глазам. Настолько чёрным, что кажется, там целый Ад и тысячи пыток для меня. Делаю шаг к нему. Волосы скользят по плечам, обнажая их и щекоча. Смотрю ему в глаза и не могу оторваться. Не могу сказать "нет", потому что только что вычеркнула это слово из своего лексикона. Раздавила его между собственными пальцами и теперь наблюдаю как сочится кровь по руке. Как она капает на белый паркет с тёмными цветками. Как собирается лужицей у наших ног.

— Я хочу.

Я хочу быть разорванной им…

Глава 8

Грешник

Похоть.

Я знал о ней всё. Её запах, цвет, вкус. И цену.

Моя мать была элитной шлюхой в публичном доме Мовы всю свою жизнь, но когда один из клиентов изнасиловал её и она оказалась беременной, то не стала от меня избавляться. Она родила в той же комнате, где принимала клиентов. Растила там же, и в шесть лет я воровал у клиентов деньги с карманов, а в девять начал постигать азы проституции. Меня обучали всему, чтобы я мог по полной программе удовлетворить клиентов женского пола и мужского. Если потребуется. И оно потребовалось. С пятнадцати лет я работал и зарабатывал себе на еду и крышу над головой тем, что трахал до одурения педиков из госдумы и замужних светских львиц. Но даже когда стал совершеннолетним, у меня не получилось выбраться из этого круга ада, и ясно дали понять что приношу слишком много денег, чтобы стать свободным.

И я начал действовать иначе. Стал работать лучше. Ко мне выстраивались очереди. Женщины падали к моим ногам, мужчины пытались выкупить, отдавая всё, что имели, и это привлекло внимание. На «Дом удовольствий» случилась облава. Проституток, что сотрудничали с полицией, отпустили, других посадили, а хозяин был убит. Мне же удалось сбежать под шумок, имея кое-какие сбережения, но их не хватило и на пару дней. Во время войны рабочих мест и жилья было мало, но зато призывные пункты всегда пустовали. Туда я и отправился. Прошёл быстрый курс обучения на полевого медика и согласился на годовой контракт службы в госпитале.

Именно там я познакомился с Захаровым, который искал людей к себе в отряд, но даже он не знает о моём прошлом. Никто не знает. Я позаботился об этом, найдя какого-то дохлого алкаша в подворотне и забрав его документы. Жиголо умер именно тогда, а алкаш Грешников Илья продолжил жить и нашёл своё призвание в медицине.

Эта наука поддавалась мне с такой лёгкостью, будто я родился с окуляром в руке. Я поглощал учебники каждую свободную минуту, отпечатывая слова в памяти, а совместная работа с Захаровым начала приносить прибыль и менять моё мировоззрение. Война перестала быть утратой сотен душ. Она стала бизнесом. Прибылью. Счёт пополнялся с изрядной стабильностью, но тратить деньги было некуда. Со временем я приобрёл себе и жилье, и машину, а жизнь так и была пустой.

Но война закончилась. Мы стали принадлежать только себе, и это начало пугать. Проработав с полмесяца в больнице Мовы санитаром, я ушёл и открыл свой первый клуб на том самом участке земли, где появился на свет. Не знаю почему я решил выкупить его и снова отстроить на нём гнездо похоти. Может, потому, что ничего другого не знал? А может, потому что это место только для этого и должно быть пригодно. Не имеет оно права получить успокоения.

И теперь она здесь. Такая невинная и чистая. В её глазах я видел какую-то надежду, просьбу, мольбу. И восхищение. В ней не было ни капли вранья, притворства или жажды наживы, выгоды. В ней была только она. И мне так хотелось получить от жизни что-то хорошее, светлое, не испорченное. С любой другой я бы воспользовался моментом и забрал бы что мне так любезно предлагают, но была сделка. Девчонка должна быть нетронутой во всех смыслах этого слова, но попробовать-то я могу? Не обязательно брать всё и сразу. Можно откусить немного, а остальное забрать позже…

И как только эта мысль уложилась в голове и приобрела формы, девчонка стала мне неинтересна. Да, она красива, я видел фотографии где на ней не было всех этих увечий. Видел