Она дернула за черную прядку.

– Он покупал мне одежду… белье… он говорил, что и как носить. Что есть… или не есть… он не распускал руки, во всяком случае поначалу. Но я просто поняла, что перестаю быть. Как человек, понимаешь?

– Сбежала?

– Не с первой попытки. Я ведь дура была, попыталась с ним поговорить. Ведь у нас же отношения, и надо их беречь. И мы оба – разумные люди… я тогда думала, что он человек. А он просто хорошо притворялся.

Она тихо засмеялась, и Иван осторожно коснулся смуглой руки.

– Он меня выслушал, а потом знаешь что? Запретил раскрывать рот без разрешения. Женщина должна знать свое место. Вот так.

Иллария раскачивалась, обнимая себя.

– Я попыталась скандалить… тогда он меня избил. И знаешь, он даже не был зол. Он меня учил… и потом снова и снова… ключи стал забирать. Он говорил, что любит. Приносил цветы… цветы ненавижу. И искал, что я сделала неправильно. Находил, конечно. И брал в руки шнур. Ты знаешь, что шнуром больнее, чем ремнем?

Она судорожно выдохнула.

– Он бы меня убил. Все к этому шло… и он знал… он ждал, когда я перейду границу, чтобы… а я боялась. С каждым днем все сильней. Даже когда он уходил, то… он поставил камеры, а потом просматривал. И я выбралась на балкон. Мне повезло, что он оставил балкон незакрытым. А может, он специально, рассчитывал, что я сорвусь… несчастный случай… а я к соседям перебралась. Не знаю, как я… чудом, наверное! Не помню… помню уже, как у соседей оказалась… и просилась, наврала… фантазия проснулась. Выпустили и… я бегом. Еще не зима, осень, а я в тапочках и домашнем платье. В клеточку платье… короткое… ненавижу платья.

– Все закончилось, – Иван отодвинул остывший кофе. – Машка знала?

– Да. Я… тогда я к ней пришла… другой конец города… пешком… в тапочках… и дворами. Все казалось, что он мой побег обнаружил и по следу идет. А идти некуда. Мои родители… им в отличие от Машкиных все равно. И даже если доберусь, то… он знает адрес. И денег у него хватает. Мои за деньги душу продадут, не то что меня. К подружкам? Да не было никаких подружек и… и я, наверное, инстинктивно понимала, что нельзя к прошлой своей жизни возвращаться. Найдет. Он мне как-то сказал, что если найдет, то сердце вырежет. А Машка… о ней он ничего не знал. И я вот понадеялась. А она не прогнала. Жила на съемной квартире, родители ее не хотели, чтобы Машка в общежитии… там же невесть что творится.

Она фыркнула, успокаиваясь.

– Первый месяц я боялась из комнаты высунуться. Все казалось, что он идет. Машка успокаивала. Да и сама я понимала, что найти меня сложно… как-то вот приспосабливалась. И заставляла себя… первый раз из дому выйти – почти подвиг. Но ничего, справилась потихоньку.

– Ты сильная женщина.

– Знаешь, – Иллария тряхнула головой, – сила – для женщины не комплимент. Но спасибо… я справилась. И поняла, что надо что-то делать, иначе… знаешь, немолодая… ну не старая, конечно, но и не молодая уже. Не особо красивая. С проблемами. Кому я нужна? Только если себе. Вот и пришлось себя же за волосы вытаскивать, как Мюнхгаузен…

– Вытащила?

– Вытащила. Сначала устроилась в свадебный салон подрабатывать. Документы восстановила свои. Этот урод мой паспорт сжег.

– Заявление…

– Нет, какая полиция, – она отмахнулась, и Иван понял, что и вправду глупость сказал. Она ведь пряталась, а полиция и следствие – это раскрытое убежище.

И доказать что-либо в подобном случае – крайне сложно.

– В общем, работала, как могла… и чем больше работала, тем легче становилось. Хозяйка мне хорошая попалась, помогла и… у нее когда-то похожие проблемы были. Женщинам порой попадаются неудачные мужчины.

Иллария поднялась.

– Она же мне и свое дело открыть помогла. Денег одолжила. Без процентов. Без поручителей. Без залога, да и какой с меня залог… у меня магазинчик свадебных товаров. Знаешь, мелочи всякие… бокалы ручной работы… или вот подвязки. Чулки… бубенчики… бубенчики сейчас очень модно… шали… муфты… и ленты… многое сама делаю. Если голова не работает, то хотя бы руки откуда надо растут. Компенсация. Я и Машке предлагала, когда она работу найти не могла…

– Отказалась?

– Она хорошо вышивала. Ты знал?

– Нет.

– И вязать умела. Ее мама учила. Совершенно потрясающие вещи. Но Машка вдруг решила, что вязание – это плебейское развлечение. Ей почему-то хотелось быть особенной… я понимаю, почему, но да, я не одобряла этого ее… я, если ты понял, вообще к мужчинам отношусь скептически.

Иван вернулся за стол. Блинчики остыли. А срок годности шоколадного соуса, обнаруженного в холодильнике, истек.

– Будешь? – предложил он Ларе.

– Буду, – сказала она, вытирая рукавом сухие глаза. – Хотя и нельзя. У меня язва… предлагали в больницу, но некогда.

Блин она щедро полила соусом и, свернув в трубочку, сунула в рот. Жевала, глядя на скатерть. И ковыряла ногтем засохшее пятно.

– Он спрашивал обо мне. Исподволь, но обо мне, – Лара прикрыла глаза. – Машка и та заметила… ревновала, дурочка…

– Думаешь, это твой…

– Валера. Его Валерой звали, если, конечно, это настоящее имя. Я ведь не проверяла паспорт. А потом, когда стало… не по себе, было поздно. Свои документы он никогда не оставлял без присмотра.

Она облизала пальцы и зябко повела плечами.

– Мне неприятно вспоминать об этом, сам понимаешь. Ему моя боль нравилась. И страх нравился. И… и он пытался сделать так, чтобы я боялась все время. Ему это было нужно. Как наркотик. Наркотики ведь разные бывают. Понимаешь?

– Понимаю.

– И если он решил, что за побег я должна быть наказана… и не только я, но и Машка, тогда… не знаю, но ты прав в одном. Плохо, что он меня знает. Зато понятно, почему так быстро откликнулся. Он понял, что я вышла на охоту, и решил поохотиться на охотника. Чем не развлечение?

Всем. И прежде всего тем, что охота эта в любом образе, дичи ли, охотника, – изначально опасное мероприятие, которое ныне и вовсе сродни безумию.

– В сети я больше не выйду, – сказала Иллария, облизывая губы. – Не такая дура… но мы поедем в эти твои Козлы́.

– Не Козлы, – поправил Иван, – Ко́злы. Ударение ставить на первый слог надо.

Машка же поселок и вовсе Козлищами обзывала.

– Там ведь народу немного, так? И мы просто-напросто посмотрим на всех, кто живет. Если он там, то… я его узнаю.

– А дальше что?

– Дальше будет видно. Блины ешь. Для кого я жарила? Ешь и рассказывай об этих своих Козлах… знаешь, Машка их люто ненавидела. Всякий раз прибегала мне жаловаться. Ей хотелось блистать, а ты ее в Козлы.

Лара подвинула тарелку с блинами к себе и, скатав верхний трубочкой, призналась: