– А я деревню люблю, меня на лето к бабке отправляли. Красота. Свобода. И еще вишня зрела. У бабки моей вишни в палисаднике росли здоровущие… вечно там ягоды на вершине оставались, для скворцов. И я лезла, мне обидно было, что для скворцов. А Машке ссылка в деревню наказанием была. Скучно… Но ты не обращай внимания. Рассказывай.

Рассказывать особо было нечего.

Деревня как деревня. Не большая, но и не сказать, чтобы маленькая. Он помнил улицу времен своего детства, мощенную камнем, почти заросшую, словно дорога норовила спрятаться под полог пыльной травы. И заборы помнил, вдоль которых подымалась крапива. Ежевечерний коровий парад, и лопату, врученную бабкой, – за коровами надо было убрать. Помнил огород и колючую малину, кусты крыжовника, что вызревал ближе к середине лета. Смородину, черную, сладкую, и красную тяжелыми гроздьями… яблоки на яблонях.

Старого пса. Курятник. И дюжину кур, возглавляемую цветастым важным петухом. Память подкидывала живые картинки, но все не те. Иллария ведь не про счастливое детство спрашивает и не про побеги на озеро, куда Ивану соваться было строго-настрого запрещено. На дне озера били ключи, и вода, прогреваясь поверху, в толще своей оставалась ледяною. Оттого пловцов, что ныряли смело, раскаленные июльским солнцем, зачастую прихватывала судорога, и в озере, случалось, искали потом утопленников.

…Про русалок рассказывали.

И про Ильин день, после которого к воде соваться совсем уж нельзя.

Нет, Ларе нужны люди, живущие в деревне. А ведь многие разъехались. Иван не мог бы точно сказать, когда именно умерла деревня. Занят был. Учился. Наведывался, конечно, по старой школьной еще привычке летом. И бабка, старея, иссыхая, ждала его приездов…

…А умерла зимой. И сказали Ивану не сразу. У него же сессия, как отвлекаться?

Следующее лето он провел в городе, заперев себя в четырех стенах, и стены эти раскалялись, в квартире становилось душно, и Иван глотал пропитанный асфальтовой пылью воздух. Потом выяснилось, что бабка оставила завещание, отписала ему дом. И родители стали заговаривать о продаже. Покупатель имелся, деньги, конечно, давал небольшие, но хоть что-то, а Иван уперся. Глупость, конечно, ведь за домом присматривать нужно. Зимой протапливать, летом – проветривать. А еще хозяйство, огород и сад… кто будет ухаживать? У Ивана учеба. Да и после учебы совсем другая жизнь начнется. Ивана ею пугали, а он только хмурился, поджимал губы и упрямо мотал головой. Впервые, кажется, поссорился с родителями, искренне не понимавшими, почему он, послушный их сын, отказывается от столь удачного варианта.

За домом присматривал сам, как умел. И сердце ныло, что умел плохо, и дом постепенно разваливался. Это уже потом, когда появились деньги, Иван не столько восстановил, сколько перестроил.

В Козлах остались немногие.

– Сигизмунд, – Иван решил начать с первого дома, благо улица осталась одна, широкая. – Он вообще не из местных. Точнее, как я. Его бабка в Козлах жила, а он на лето приезжал. Честно говоря, знакомы шапочно. Он старше меня, но не так, чтобы намного.

Лара кивнула.

– В общем, он не то писатель, не то художник. Я так и не понял. Встречались пару раз. Здоровались, но и только. Мужик как мужик. Не женат вроде. Детей нет.

Странно понимать, что он, Иван, фактически ничего-то о соседе не знает. Что сосед этот живет рядом, почитай, через два дома и, вполне может статься, ненормален.

– Вроде по возрасту подходит, ему где-то слегка за сорок, но выглядит моложе. И за собой следит. Потом Вовчик, внук бабы Гали… да, ты бабу Галю не знаешь. Она агротехником в колхозе была. А теперь ирисы сортовые разводит. Она и мне пару дала, такие цветы – закачаешься… ну да Вовка… мужик как мужик. Приезжает, как и я, отдохнуть и бабку проведать. Она его вырастила, а с родителями у него что-то там не ладилось. Ты пойми, я в чужую жизнь не лезу. Ну нехорошо это как-то.

Иллария приподняла бровь и фыркнула. На кошку она похожа, бродячую, отощавшую, но гордую. Такую, которая будет при доме, но все одно сама по себе, с видом таким, будто дому этому немалое одолжение делает.

Забавная.

– Бизнес у него… не то салон, не то магазин. Не знаю я! Ему двадцать девять вроде… В теории тоже подходит… Ну и почти все уже… Владлен Михайлович – старый, ему пятьдесят пять, но он подтянутый, в форме себя держит… полковник в отставке. Года три как переехал. Вдовец. Двое взрослых детей, но дочь давным-давно в Германии, а сын – в Москве. Их, честно говоря, видел только на снимках. Владлен Михайлович довольно общительный, порой чересчур… политикой вот увлекается. В депутаты собирается… из тех, которые идейные. Еще Игорек есть, но это из местных, тихий алкоголик, безопасный совершенно. Не думаю, что они каким-то боком к этой истории.

Иллария думала минут пять. Она молчала и рисовала узоры на грязной скатерти, потом, вздохнув, сказала:

– Надо ехать.

Надо. Иван и сам понимал, он собирался поутру, точнее, после этих посиделок с Илларией, когда она, отступив от безумной затеи, отправится домой.

– Познакомишь меня со всеми, – сказала она, откидываясь на спинку стула. – И если среди них есть мой…

Голос дрогнул.

– Я его узнаю. Имя можно подделать, а лицо…

– А если нет?

– Все равно мне надо ехать. Он интересовался мной, этого ты отрицать не станешь?

Иван не стал.

– И если так, то попытается свести знакомство. Он не знает, что я знаю… то есть в курсе его интереса. Посмотрим, кто из них клюнет на неземную мою красоту.

Она сказала это с насмешкой, скривив губы в болезненной улыбке.

– Лара, это опасно.

– Опасно, – подтвердила она. – Но я не могу ничего не делать. Я… я с ума сойду, и от страха в том числе.

Она обняла себя, и под блузкой выступили острые лопатки.

– Иван, я ведь тоже живая. Я теперь буду думать о том, что он за мной следит… сначала через Машку, а теперь… и когда останусь одна, то… ты не понимаешь, каково это, прятаться в квартире, забиваться в самый темный угол, потому что только он кажется тебе безопасным. Хотя на самом деле ни черта он не безопасен.

Иллария выдохнула со всхлипом.

– И ты сидишь в этом углу, пялишься на часы, а секундная стрелка бегает-бегает… минутная ползет, медленно так… и начинает казаться, что вся твоя жизнь в этом углу и пройдет. Но тебе не хватит духу выбраться… второй раз точно не хватит. Он от меня не отстанет, мы оба понимаем это. И… рядом с тобой мне будет безопасней.

Она поднялась.

– Не прогоняй меня, пожалуйста… Я просто еще тогда устала бояться.

«Дорогой мой Михаил Арсеньевич, пишу тебе исключительно потому, что испытываю настоятельную необходимость поделиться своими сомнениями хоть с кем-нибудь. Я помню тебя человеком в высшей степени рассудительным, потому и надеюсь, что удастся тебе развеять мои страхи.