Летти расслабилась, приноравливаясь к его телу. Дариус целовал ее и гладил по спине, по животу, по груди. Постепенно поцелуи из нежных сделались требовательными, жаждущими. Положив руки ей на бедра, он приподнял ее и начал медленно опускать дюйм за дюймом.

Она охнула, чувствуя, как он заполняет собой все у нее внутри. Приподнимая и опуская ее, он задавал ритм, которому она следовала. Закрыв глаза, Летти двигалась сначала осторожно, потом смелее и быстрее. Наслаждение росло, губы у нее приоткрылись в сдавленном крике восторга, который сотрясал ее тело. Она услышала вскрик Дариуса – он тоже взорвался, как и она.

Без сил Летти повалилась на него.

Он долго ее не отпускал, их тела, мокрые от пота, никак не могли разъединиться. Летти лежала на нем, как на прочной основе, которую нельзя разрушить.

Вдруг ей стало холодно, но не от прохлады сентябрьской ночи.

Быть женой Дариуса… Что это ей сулит? Несчастье, если не гибель. Так и случится, если она отдаст ему свое сердце, получив взамен лишь обеспеченное существование.

Летти посмотрела на солидное бриллиантовое кольцо, блестевшее у нее на левой руке.

Если бы Дариус смог стать тем молодым человеком, которого она помнила, – добрым, умеющим прощать! Тогда она отдала бы ему все. Не только свое тело, свое имя, но и свое сердце.

Проснувшись на следующее утро, Дариус взглянул на спящую рядом Летти и улыбнулся. Да, он чертовски умно поступил. Никогда удачнее он не тратил пяти миллиардов долларов.

Он проведет остаток жизни в наслаждении, если дивиденды будут такими же, как прошлой ночью. Ночь была потрясающей. Более чем. В глазах Летти он видел благодарность и робкую надежду.

Дариус нежно поцеловал ее в висок. Она зевнула и потянулась, как кошечка.

– Который час? – пробормотала она, не размыкая век.

– Уже поздно. Почти полдень.

– О нет! – Она широко открыла глаза. – Я опоздала… – Тут она вспомнила, как много всего изменилось за двадцать четыре часа, да и работы у нее больше нет. – Ох… – Она покраснела и выглядела такой прелестной, что ему очень захотелось продержать ее в постели еще час.

Прошлой ночью они занимались любовью четыре раза – на террасе, здесь в постели, в душе и снова в постели, – а он опять ее хочет. Немыслимо. Летти предназначена ему. Он никогда в жизни не испытывал такого чувственного удовлетворения. А тело требует еще и еще. Как такое возможно?

Дариус улыбнулся:

– Есть хочешь?

– Умираю от голода. И пить хочу.

– Сейчас устрою. – Он встал с кровати, надел белый махровый халат, а второй передал Летти. – Пойдем на кухню.

– Ты не говорил, что в доме есть прислуга. Что, если они нас слышали?

– Прислуга здесь не живет. Четыре раза в неделю приходит экономка, и все.

– Тогда кто же будет готовить? – удивилась Летти.

– Я не настолько беспомощен.

– Ты умеешь?

Он усмехнулся:

– Пойдем, и сама увидишь.

Сидя на ярко освещенной кухне за длинным столом-стойкой и попробовав омлет с беконом и помидорами, Летти закатила глаза.

– Вкусно? – самодовольно спросил он, устроившись рядом с ней с огромной тарелкой, содержимое которой он густо полил соусом сальса. Он чувствовал себя сексуальным героем, и аппетит у него был отменный.

– Очень вкусно. Надо будет подать это на свадьбу.

Он засмеялся:

– Спасибо за комплимент, но я как-то не представляю себя взбивающим омлеты на тысячу гостей.

Летти замерла:

– Тысячу гостей?

Он глотнул кофе и пожал плечами:

– Наша свадьба станет светским событием года, как ты того заслуживаешь. Весь Нью-Йорк будет лежать у твоих ног.

– Это не то, чего я хочу.

– Нет? – Он ленивым жестом поправил ей прядку волос. Глаза ласкали кремовую кожу шеи, дразнящую ложбинку на груди, такой полной, что ткань белого халата натянулась, и полы вот-вот распахнутся. Дариусу мгновенно захотелось смахнуть все тарелки на пол, сорвать с нее халат и уложить ее, обнаженную, на стол.

– Свадьба – это радостное событие, – сказала Летти, – а светская публика мне чужда. Зачем мне их приглашать?

– Чтобы ткнуть их носом! Я думал, что тебе понравится снова стать королевой.

– Я королева? – фыркнула Летти. – Я никогда не была королевой. Да я и девочкой никогда не умела носить красивые платья и не знала, как вести себя в светском обществе. Я была неотесанной дурочкой.

Он нахмурился:

– Я никогда так не думал. Я просто считал…

– Что я избалованная принцесса? – Летти улыбнулась. – Я и была избалованна, хотя не в том смысле, о чем ты говоришь. Я всегда знала, что меня любят. Мои родители любили друг друга и любили меня. – И она прошептала: – У меня был настоящий дом.

– Ты все еще скучаешь по Фэрхоулму?

Она печально улыбнулась:

– Я знаю, что Фэрхоулм окончательно потерян, но я мечтаю о нем. Там родилась моя мама, там жили четыре поколения моей семьи.

– Что стало с поместьем?

Летти уставилась в тарелку.

– Его купил за бесценок владелец какой-то технологической компании. Я слышала, что он там все переделал – полы застелил ковровым покрытием, повесил неоновые лампы, устроил дискотеку в детской. Конечно, это его право, но он не разрешил сфотографировать фреску моей прабабушки до того, как стер все.

Дариус сердито хмыкнул. Он помнил фреску в детской, наивную картинку: маленькая девочка с печальными глазами ведет утят и гусят по баварской деревушке.

– Как жаль, – сказал он.

Летти вымученно улыбнулась:

– Что делать. Все хорошее никогда не бывает вечным.

– И плохое тоже, – заметил он. – Ничто не бывает вечным, ни хорошее ни плохое.

– Думаю, ты прав. – Летти обхватила руками живот. – Но я не хочу грандиозной свадьбы. Только ты и я и наши близкие, родные и друзья. Я хочу пригласить одного человека. Белл Лангтри. Она официантка в ресторане. А ты? Кто будет свидетелем у тебя?

– Ангел Веласкес.

– Ангел?

– Это прозвище. Вообще-то его зовут Сантьяго, но он терпеть не может свое имя, потому что его назвали в честь отца, который отказался признать его сыном. Я называю его по фамилии. Веласкес ненавидит свадьбы. Недавно ему пришлось быть шафером у нашего приятеля Кассиуса Блэка, и потом он долго ворчал и ругался.

– И ты хочешь, чтобы он был на нашей свадьбе? – ужаснулась Летти.

– Пусть немного помучается. Увидишь его и поймешь, о чем я. Он жуткий наглец, считает, что прав только он. И еще будет моя многочисленная семья.