и отце, так что складывается традиция, а мы традиции чтим. Пойми меня правильно: нам все равно, кто правит в Пантикапее, но только глупец будет гадить в колодец, из которого пьет. Надеюсь, ты понял мою метафору?

Гость кивнул.

— И еще один вопрос, — Перикл замялся, словно ему было неудобно поднимать эту тему. — Ты номарх, а значит, подчиняешься басилевсу. Что если Ишпакай прикажет тебеатаковать Нимфей?

Октамасад нахмурился.

— Геррос[136] далеко. Но не настолько, чтобы не знать, что там происходит. Если Ишпакай соберется войной на Боспор, я об этом узнаю до того, как все номы будут здесь. И ты тоже.

Перикл поднялся, подошел к Октамасаду, протянул правую руку. Союзники сжали запястья.

— Выпьем! — рявкнул номарх, передавая послу золотой килик.

Второй взял себе. Энареям и спутникам Перикла достались бронзовые чаши.

Чубатый сколот зачерпнул вино из кратера круглым сосудом. Когда он разливал вино по кубкам, греки поняли, что это не сосуд, а позолоченный череп. Оторопело посмотрели друг на друга, не зная, что делать.

Перикл обратился к номарху:

— Ты не против, если мы окажем уважение богам?

— Вы мои гости, — Октамасад развел руками.

Послы совершили тройное возлияние: олимпийцам, героям и Зевсу Сотеру. Потом выпили за хозяина. От густого неразбавленного вина запершило в горле.

— Это кто? — спросил Перикл, показывая на череп.

— Старший брат — Скил, — спокойно ответил номарх.

— За что ты его убил?

— Отступник… Купил дом в Ольвии, завел греческую жену… Шлялся в город! В общем, не чтил обычаи предков. Народ этого не понял.

— На глазах у соплеменников? — удивился Перикл.

— Зачем… — усмехнулся Октамасад. — Он бежал к нашему дяде Ситалку во Фракию. На Метре мы с Ситалком и встретились. Я ему передал его брата — Спарадока, а он мне моего — Скила. Думаю, что у него теперь есть такая же чаша.

Номарх расхохотался.

Послы переглянулись. Дело приняло неожиданный оборот. Похоже, что Октамасад ничего не знает о судьбе беглого одриса. Как он отнесется к тому, что человек, которого он схватил по заказу Ситалка и отправил на верную смерть во Фракию, сейчас находится здесь? И более того — собирается возглавить Боспор.

Перикл не стал усложнять ситуацию. В конце концов, он выполнил свою задачу, а налаживать дипломатические связи теперь предстоит самому Спартаку. Для этого его сюда и прислали…

На закате нетрезвые и довольные греки вернулись к кораблям.

Глава 3

Год архонта Феодора, мунихион

Боспор, Таврика

1

Когда закат утонул в Корокондамитском озере, диверсанты, одетые как крестьяне — в поношенные хитоны, хламиды, мятые петасы[137], — скользнули по веревкам в трофейные лодки. Весла с тихим плеском ударили по воде.

— Да поможет вам Зевс Арей! — вполголоса сказал в темноту Перикл.

— Алале! — ответил за всех Лисандр.

Долбленки ткнулись носом в прибрежный песок, после чего эпибаты вытащили их на сушу. Перебежали песчаную полосу, спрятались среди поросших шибляком[138] кочек. Осмотрелись.

Рыбацкий поселок спал. Отсюда нимфейцы точно не ждали нападения. Словно тени, диверсанты крались мимо тростниковых мазанок и плетней. Когда залаяли собаки, почуяв чужаков, пришлось ускорить шаг. Одна бросилась под ноги, но ее сразу прирезали.

На скулеж из двери высунулся человек. Начал тревожно всматриваться в темноту.

— Кто?!

— Да я это, — ответил рыбак.

— Клиний?

— Так я же говорю — я!

— И чего тебя по ночам эринии[139] носят!

— Так это… с лова возвращаюсь. Еле проскочил между триерами.

— Что с собакой?

— Вроде того… Провалилась в кротовую нору, ногу сломала, утром приползет.

Последние слова Клиний бросил уже на ходу, торопясь выйти за околицу.

Через распаханное поле пробирались по щиколотку в жирной земле. Передохнули в винограднике, оправились, выпили воды. Один из эпибатов ругался сквозь зубы — собака все-таки тяпнула за икру.

Впереди выросла стена. Грубая, словно сложенная наспех из неотесанных кусков мергеля и известнякового лома. Какая-никакая, а попробуй перелезть, тут не меньше десяти локтей будет.

— Свободен, — прошептал Лисандр Клинию. — Лодки привяжи.

Рыбак, развернувшись, быстро пошел к деревне.

Вверх полетели абордажные крючья. Тени по очереди забрались на стену. Опустившись на корточки, присели, ждут. Тусклого лунного света хватило, чтобы разглядеть крыши сараев, землянок, изгороди загонов.

Здесь начинался город. Вдалеке над агорой разливалось тусклое зарево от сотен факелов. Шум голосов, лязг оружия, скрип телег и крики животных сливались в тревожный, щемящий душу гул.

Нимфей готовился к высадке афинского десанта.

За стеной отряд разделился: десять эпибатов под командованием Лисандра отправились окраиной к дому Зопира, другая декада[140] вместе со Спартоком двинулась к агоре.

Одрис разделил своих бойцов на тройки, приказав держаться в пределах видимости друг друга. Махайры обернули тряпками, чтобы — не приведи Аполлон Апотропей! — они не сверкнули отточенным железом. В случае опасности надлежало издать крик ворона — священной птицы Аполлона.

— Подбирайте по дороге жерди, старые корзины, мешки, — объяснял Спарток. — Если наткнетесь на пикет, говорите, что идете записываться в ополчение, а строительные материалы несете для укрепления восточной стены.

Ориентиром служил храм Деметры.

Услышав топот ног, диверсанты укрывались за цоколем статуи или за колоннами, пока ночной дозор не пробежит дальше. Если находили незапертую пастаду[141], собирались в ней все вместе для обсуждения дальнейших действий. Но тихо — так, чтобы не потревожить хозяев.

Со стел и герм на них хмуро взирали боги. В окнах бились отсветы жаровен. Возле мусорных куч хрюкали свиньи, а в сараях вскрикивали разбуженные куры. Для брехливой дворняги обычно хватало камня — обиженный визг затихал за углом.

Возле первого же нимфея[142] они помыли ноги и прополоскали карбатины[143], чтобы скрыть, что шли через пашню.

Чем ближе эпибаты подбирались к центру города, тем оживленнее становились улицы. Из домов выходили горожане, направляясь к агоре. То и