Выпили без лишних слов и возлияний, неразбавленное, по-степному. Иларх протянул гостю лепешку с пучком зелени. Орпата смачно захрустел луком.

— Что ты сказал старшине? — поинтересовался Хармид.

— Напомнил про дань, которую ты привез в стойбище. Он решил не трогать доверенное лицо Кизика.

Иларх молча кивнул головой.

— Я чего пришел-то… — добавил Орпата, прожевывая закуску. — Вчера у нас Перикл был… Ты знаешь?

— Нет, — Хармид нахмурился, — что ему надо?

— Подарки привез и все такое… В общем, он теперь наш друг.

— А Кизик?

— Тоже друг.

— Не много ли друзей? — иларх снова усмехнулся. — Как разбираться будете, кто настоящий?

— Не скажи… Октамасад не дурак, понимает, что власть на Боспоре сегодня в одних руках, а завтра — в других. Нам от вас много не нужно: товарами обмениваться и через Бо-спор ходить к местам за данью.

— Вы от нашей дани тоже не отказываетесь.

— Ну, извини, в степи такой порядок: кто сильнее, тому и платят.

— Кто сильнее, вы?

Казалось, Хармид, сейчас снова полезет в драку. Справившись с собой, он плеснул вина в котилу. Выпил залпом.

— Ладно, может, ты и прав. Если сюда придет Ишпакай с номархами, нам мало не покажется.

Косо взглянув на сколота, проворчал:

— Сильный он…

Но протянул кувшин. Помолчали. Иларх злился на гостя за поединок, потому что тогда ему не удалось взять верх.

— Пойду я, — засобирался Орпата. — Мне еще старшине докладывать, что все спокойно. На рассвете опять в дозор, так что надо поспать.

Пружинисто поднявшись, он пошел отвязывать коня.

— И вот еще что, — сколот обернулся. — Когда пройдете дневной путь, закончится наша земля. Дальше мы с таврами бодаемся. Без особой нужды дозоры на границу не посылаем, чтобы не нарываться. Мы сразу обратно двинем. Смотри в оба!

Он ушел в ночь.

— Спасибо! — крикнул вдогонку Хармид…

Конь шел шагом. Орпата покачивался на крупе, вспоминая разговор с Саммеотом.

"Вспыльчивый… Но дерется хорошо, кулачищи как молоты… Ну и рожа у него: видать, досталось в плену. Хотя, если бы к нам попал, одним клеймом бы не отделался. Ножом по черепу — и голова как морской булыжник: круглая и гладкая. Мало кто выживает…"

Вдруг подумал о девушке: "Кто такая? Говорит понятно, хотя не сколотка. И глаза зеленые. Меотка? Сайримка? Ладная…"

Он до самого лагеря думал о ней, подставляя лицо ночному ветру и улыбаясь своим мыслям.

Луна роняла на город мертвенно-белый свет.

Навстречу Спартаку попадались лишь редкие прохожие, торопящиеся на агору. Внимание привлек человек, который медленно брел в ту же сторону, что и он, опираясь на глухую стену. Шел странно — словно пьяный, останавливался, чтобы передохнуть. Спартак нагнал его — тот обернулся, затравленно смотрит — не узнает.

Бледное лицо, хитон в крови.

— Лисандр!

Эпистолевс сполз на землю, оставляя на штукатурке темную полосу, обессиленно повалился на бок. Одрис обхватил его под мышками, усадил.

— Что случилось?

Лисандр тяжело дышал, говорил с трудом, было заметно: теряет последние силы.

— Шли к акрополю… напоролись на ополченцев… Решили, что мы дезертиры… Когда повели на агору… рванули…

Он закашлял, вокруг губ пузырилась кровавая мокрота.

— Все полегли… Костер!

Эпистолевс порывисто показал в сторону горы.

— Зопир с нами? — с надеждой спросил одрис.

Лисандр открыл рот, силясь ответить, но лишь сглатывал кровь. Просто кивнул. Потом закрыл глаза и затих. Спар-ток пошарил в поясе мертвеца. Найдя монету, положил ему в рот.

Извинился: "Прости, что не могу тебя обмыть, намазать маслом и похоронить по обычаю предков".

Упрямо двинулся дальше.

Показалась стена. Внезапно со скрипом поднялась катаракта[153] и из крепостных ворот вырвался отряд всадников. Оглушая топотом, помчался вниз, к порту. Одрис натянул поглубже петас, запахнул хламиду, опустился кулем на вымостку. Сгорбился будто бездомный попрошайка.

"Вот бы мне сейчас шлем Гадеса", — думал он с мрачной иронией, опустив голову на грудь.

Когда опасность миновала, одрис снова поднялся. Куда теперь? В крепость нельзя, да никто и не пустит. Стена нависает над обрывом. Сбоку темнота и силуэты кустов, свет факелов туда не достает. Спарток оценил подъем: укрепленные древними квадрами террасы, осыпи… На первый взгляд, лезть по склону ночью — это безумие. Но выхода нет!

Он долго карабкался, ломая ногти, обдирая колени об известняковые наросты. Несколько раз нога предательски срывалась с уступа, но спасали ветки скальной розы и толстые стебли асфоделины.

Порвалась карбатина, ступню пронзила острая боль. Теперь, когда он опирался на камень этой ногой, подошва словно погружалась в горячую липкую грязь. Стиснув зубы, одрис лез все выше и выше, пока не схватился за ветку кизильника, росшего на самом краю обрыва.

Заполз на ровное место, отдышался. Потом обошел бастион, собирая в кучу все, что может гореть, — хворост, сухую траву, кизяк… Мечом изрубил спасший его куст. Достал огниво и припасенный пук овечьей шерсти.

Пришлось полой хламиды закрывать огонек от ветра, пока пламя не занялось. Спарток устало опустился на землю. Он смотрел в сторону пролива, где темнели силуэты кораблей, понимая, что в этих неподвижных, безжизненных пятнах таится смертоносная мощь афинского флота. Вот именно сейчас — при виде горящего возле акрополя костра — эскадра просыпается, собирается в кулак, чтобы с рассветом ударить на врага, сломить, разрушить.

Завоевать…

Нога нуждалась в лечении. Спарток чувствовал, как в большом пальце толчками пульсирует кровь. Осмотрел подошву: ничего страшного, кожу содрал. Тогда он выдернул кустик полыни, растолок горячий уголек, смешал крошки с листьями и цветками, наложил смесь на рану. Обмотал холстиной, оторванной от хитона. Вычистив карбатину травой, надел задом наперед.

"Хорошо бы ладана или меда… Да где их взять?"

Над холмом поднимался густой белый дым. В том, что костер заметят с моря, Спарток не сомневался.

"Пора уходить, пока не нагрянула крепостная стража. Нимфейцы не дураки, сразу поймут, что дело здесь нечисто".

Обогнув акрополь, одрис вышел на Феодосийский тракт,