оказалась на заднем крыльце. Взгляд уперся в ограждение из проволочной сетки, покосившейся и покрытой ржавчиной, вокруг клочка голой земли. Насколько чудесным и ухоженным был передний двор, настолько же неуютным и уродливым казался задний. Сортира с выгребной ямой там не было видно, поэтому Гита повернула обратно в дом. Только сейчас ей пришло в голову, что в городах, даже таких небольших, как Кохра, повсюду есть канализация и все удобства. Снова залаяли собаки – на этот раз так громко и близко, что она вздрогнула и обернулась.

К проволочной изгороди были привязаны четыре пса. Поводки были настолько коротки, что лапы пленников едва доставали до земли. Никто не позаботился отвести их в дальний угол двора, в тень, падавшую от деревьев, – оставили прямо на солнцепеке, при этом никакой посудины с водой поблизости Гита на пустынной площадке не увидела. Она уже собиралась вернуться в дом и напомнить Бада-Бхаю, что днем обещали повышение температуры до сорока одного градуса, но заметила, что самый маленький и молодой пес из четверки странным образом извивается, выгибая спину дугой и прогибая ее вниз, будто принимает йогические позы кошки и коровы – марджариасану и битиласану. Сначала Гита подумала, что он просто потягивается, но тут пес разинул пасть и издал характерный звук, более похожий на человеческий, чем на звериный – Гита поняла, что его сейчас вырвет, за секунду до того, как это случилось. Сородичи бедолаги шарахнулись в сторону, чтобы их не накрыло фонтаном, но увернуться не вышло, потому что все они были в одной связке.

Гита переступила порог дома и снова остановилась. Королева бандитов не побежала бы за помощью, она бы сама справилась. Гита в очередной раз развернулась и осторожно приблизилась к собакам – не хватало ей еще уколов от бешенства. И хотя животных она никогда не боялась, в отличие от той же Салони, но и особой симпатии к ним не питала и никогда не умилялась, видя в кино, как богатенькие люди в роскошных особняках сюсюкают со своими пушистыми питомцами, которых почему-то всегда зовут Таффи и кормят лучше, чем прислугу. Однако было очевидно, что этих четырех «питомцев» у изгороди недавно приволокли с улицы, и Гита сомневалась, что они не захотят напасть на нее и покусать. Дыхание у нее участилось от волнения, на солнцепеке кружилась голова. Она машинально зашептала на выдохе: «Кабадди, кабадди, кабадди», – и внимательно осмотрела привязь.

Все поводки были пристегнуты к изгороди одним простым карабином. Она нажала на пружинную защелку и отбежала к крыльцу, на случай, если собаки решат на нее наброситься, когда поймут, что свободны. «Кабадди, кабадди, кабадди… Ну должна же помочь эта чертова мантра! – Бормоча без остановки, Гита постаралась выдохнуть весь воздух из легких перед новым глубоким вдохом, чтобы выровнять сердцебиение. – Если Фарах узнает, что я переняла ее привычку, радостного визгу будет – не заткнешь…»

В голове наконец прояснилось, она обернулась посмотреть, что там с собаками. Веревки перестали давить им на шею, и лапы прочно встали на землю, но они так и стояли одной кучкой, не спеша воспользоваться свободой. И все смотрели на Гиту. Потом один пес сделал несколько шагов по направлению к тенистой стороне двора. Поводок волочился за ним. Следом устремилась вторая собака, затем третья. Больной пес завалился на бок – ребра, покрытые коричневой шерстью, ходили ходуном, хвост безвольно валялся в пыли, как грязный кусок веревки. Ему нужна была вода. И медицинская помощь не помешала бы.

Гита прошла вдоль изгороди до ворот. Замка́ на засове не было. Собаки внимательно наблюдали, как она дергает засов. Открыть удалось со второй попытки – створка качнулась. Гита задвинула засов обратно, вернулась в дом, и, уже забыв о том, что ей надо по-маленькому, направилась сразу в гостиную. Но там было пусто. Откуда-то доносились голоса – они привели ее к комнате, оборудованной под целую лабораторию. Гита помедлила на пороге, вытянув шею, чтобы осмотреться. На нескольких столах выстроились стеклянные и глиняные чаши, колбы, банки, змеевики. Между столами ходили незнакомые люди. Карем и Бада-Бхай стояли у стены напротив входа и наблюдали, как еще один человек наливает тхарру, принесенную Каремом, в глиняную емкость. Он налил совсем немного, остальное отставил в сторону.

– Зачем это нужно, Бада-Бхай? Я думал, тебе понравился мой рецепт как есть.

Бада-Бхай рассмеялся, но Карем был совершенно серьезен.

– Ну конечно, мне понравился твой рецепт! У него только один недостаток – он слишком хорош.

– Не понимаю…

– Нужно разбодяжить твою тхарру. На этом и строится хороший бизнес. В результате мы удвоим прибыль. – Бада-Бхай хлопнул Карема по плечу. – Поэтому я и плачу тебе так много.

– А это что? – Карем указал на прозрачную жидкость, которую работник этой лаборатории наливал в ту же глиняную емкость. – Другая тхарра?

Бада-Бхай промолчал.

– Этиловый спирт? – Снова не дождавшись ответа, Карем уже не спросил, а констатировал упавшим голосом: – Метанол.

– Это хороший бизнес. Не парься.

– Но вы же можете так кого-нибудь убить…

Бада-Бхай прищурился, улыбка под густыми усами сделалась натянутой:

– После всего, что я для тебя сделал, у тебя есть сомнения во мне? – Он пожал плечами. – Пока еще никто не умер. Мы протестировали продукт.

Тут Гита переступила порог, громко поинтересовавшись:

– На собаках?

Карем с недоумением обернулся, и она кивнула в сторону двери:

– Там на заднем дворе привязаны собаки.

Бада-Бхай досадливо вздохнул:

– И что? Собакам дали полакать самогона. Через пару дней будет ясно, годен ли он для продажи.

– Если выживут? – уточнила Гита.

Бутлегер пожал плечами:

– Большинство точно выживут.

Карем все это время стоял с видом человека, которому сказали, что его отец – евнух.

– Это… это жестоко, – наконец выговорил он.

– И что? Сам вызовешься в тестировщики? – Бада-Бхай доверительно ухмыльнулся Гите, словно призывая ее в союзницы, и сообщил: – Он вообще не пьет. Забавно, да?

Карем поморщился:

– Думаю, учитывая источник моих доходов, это вполне естественно.

– А вы пьете? – спросила Гита.

Бада-Бхай шмыгнул носом и разгладил коричневую тенниску на внушительном чреве.

– Позволяю себе иногда. Это ж не преступление. – Он замолчал и поправился: – По крайней мере не грех.

– Тогда, быть может, это вам следовало бы продегустировать яд, которым вы напоили тех несчастных собак? – Гита широко улыбнулась. – Раз уж вы себе столько всего позволяете иногда.

– Слушай, буди, – погрозил ей указательным пальцем Бада-Бхай, – укороти язык. Это всего лишь дворняги. Вот если бы я тхарру на детях тестировал, тогда да, у тебя были бы все основания объявить меня монстром.

Обижаться на то, что он назвал ее «буди» – «старуха», – времени не было.

– Ничего получше в свое оправдание вы не придумали? Может, я вас еще и похвалить должна за то, что вы не привязали к ограде детей и не напоили их ядом? Знаете, а прямо-таки странно, что на Нобелевскую