– Кто это такой? – недоумевал бородатый.

Лысый только головой покачал; он, словно зачарованный, не сводил глаз с находки: уж не во сне ли ему все это видится?

– Понятия не имею, – отвечал он.

В барашках пены можно было различить маленькую круглую головку. Мы снова услышали плач и крики покинутого существа. Две маленькие толстенькие ручки отчаянно били по воде.

– Русалка, – прошептала я.

– Что ты сказала? – переспросил лысый.

– Похоже, что так, – сказала я, разглядывая малыша в воде. – Русалочий ребенок.

Бородатый и лысый рассмеялись. Кажется, они даже обрадовались этой детской выдумке, которая хоть на миг разрядила ситуацию. Они многозначительно переглянулись. Но я-то была уверена, что мои слова совсем не выдумка. Если тот, кого мы заметили в море – малыш с головой, руками, хвостом и нежной кожей, – не детеныш русалки, то кто же он такой?

Лысый на пару секунд застыл в нерешительности.

– Дай-ка сачок! – сказал он.

– Ты уверен? – отвечал бородатый. – А если он его порвет?

– Не порвет.

– Ну, смотри. Сачок – вещь нужная…

– Ты что, не понимаешь: надо его вытащить. Может, потом удастся продать втридорога.

Бородач кивнул, поднял сваленные на дне веревки и выудил из-под них сачок.

– Надо подплыть поближе, – решил он.

Лысый зыркнул на меня:

– Грести умеешь?

Я не смогла выдавить из себя ни слова и только кивнула, взяла весла и вставила их в уключины. Я гребла туда, куда приказал лысый, – к малышу в воде.

Когда мы подплыли, он испугался и нырнул. На поверхности остался лишь белый цветок пены.

– Проклятье! – прошипел лысый. Он встал, взял багор и посмотрел на меня.

– Держи лодку! – проорал он, а сам опустился на колени на носу, перегнулся через борт и стал шарить сачком в воде. В это же самое время он рассказывал, что в поселках есть доктора, которые готовы отвалить немалые денежки за новые виды рыб: они их заспиртовывают, режут на кусочки и исследуют. А уж если они за рыб столько платят, то за такое чудо-юдо – и подавно.

И правда, кто же нам повстречался? Бородач, который вообще был трусоват, заявил, что, если русалки в самом деле существуют, то наверняка они исчадия ада. Ну, по крайней мере, он слыхал, что они весят сотни кило и, если захотят, могут одним ударом прибить человека. А вдруг их там под лодкой целый выводок?

Но лысый его не слушал. Он продолжил шарить в воде, время от времени касаясь рукой сельдяного короля у себя на шее, словно просил о помощи. Вдруг он закричал:

– Вот он!

Схватив багор, он прицелился, а потом резко и сильно метнул его. Конечно, надеялся, что тот вопьется в тело малыша.

– Прекрати! – завопила я.

Лысый, промахнувшись с первой попытки, снова поднял багор; на этот раз он метил точно в цель. Но багор был слишком тяжелый. Он снова промахнулся.

Тут уж я налегла на весла и принялась грести прочь от малыша. Я топала что было сил ногами, чтобы испугать его и заставить уплыть на глубину, спрятаться где-нибудь в тени под ледяной крошкой.

– Что ты делаешь? – прошипел лысый. – Уймись!

Но я продолжала топать и гребла изо всех сил, понимая: стоит хоть немного отплыть в сторону, и лысому будет трудно вновь найти это место. Лысый рассвирепел, швырнул багор и ринулся ко мне. Он схватил меня за куртку и поднял над бортом.

– Из-за тебя я упустил добычу! – прошипел он. Мне показалось, что я заметила слезы в его глазах. – Первую стоящую добычу за целый год!

– Он же т-такой м-маленький! – крикнула я, пытаясь нащупать борт лодки под ногами, но дерево было мокрое, и я скользила.

Лысый быстро обвел взглядом море, а потом злобно зыркнул на меня.

– Такая девчонка, как ты, вряд ли сгодится Белоголовому. От тебя один вред.

И с этими словами он выпустил мою куртку. Я почувствовала, что на какой-то долгий миг словно повисла в воздухе. Но, возможно, это мне только показалось. По крайней мере, я помню, что принялась молотить руками, ища, за что бы ухватиться, и случайно вцепилась в сельдяного короля. Лысый от неожиданности отпрянул. На миг мне показалось, что мы сейчас вдвоем упадем за борт.

Но тут подоспел на выручку бородатый, он ухватил лысого за пояс и удержал. Шнурок порвался, и я упала. Сельдяной король последовал за мной на глубину.

Мне и прежде случалось падать за борт. Ощущения всегда примерно одни и те же: если коротко, самое главное – внезапно понимаешь, кто ты такой на самом деле. В обычной жизни нечасто о таком задумаешься. Делаешь все по привычке: наводишь чистоту, потрошишь рыбу, полощешь белье, ложишься спать и просыпаешься – и не раздумываешь, кто же тот, кто все это делает. А вот упадешь в воду – и узнаешь. Сразу подумаешь: я Сири. Это я упала в воду.

Самое опасное то, что одежда вмиг становится тяжелой. Мокрая шерсть тянет под воду не хуже свинца. Вот и на этот раз меня будто схватило огромной лапищей и потащило вниз.

Я достала до дна и испугалась: никогда прежде не опускалась я так глубоко – ну, теперь мне конец! Если я не найду, за что уцепиться, мне ни за что не подняться наверх.

Но было ли это на самом деле дно?

Я огляделась в этой ледяной синеве и увидела, что с одной стороны от меня темнота, а с другой – свет; я догадалась, что оказалась на уступе айсберга.

Амулет соскользнул вниз и исчез в темноте, когда я выпустила шнурок, чтобы ухватиться за выступ айсберга. Воздух в легких быстро заканчивался. Папа объяснял, что ныряльщики часто гибнут потому, что под конец теряют самообладание. Из-за нехватки воздуха у них в головах все мешается, и они пробуют сделать вдох, забывая, что находятся под водой, – но в легкие попадает вода, а не воздух, и они захлебываются.

Наверху было светло. Я видела, как надо мной, словно белые птицы, плывут небольшие льдинки. Я собрала все силы и в последний момент, прежде чем у меня потемнело в глазах, всплыла на поверхность и так глубоко вдохнула, втягивая в себя воздух, что горло обожгло. Я стала пробираться от льдины к льдине, направляясь к ближайшей шхере. Наконец я нащупала дно под ногами, настоящее дно. Я выбралась на берег и упала на колени. Я так замерзла, что казалось: ноги и руки вот-вот отвалятся.

Едва отдышавшись, я поднялась и принялась прыгать, чтобы согреться. Я скакала взад и вперед по заснеженному берегу и вдруг заметила следы – не обычные человечьи, а совсем иные, похожие на след от маленькой лодки-плоскодонки, которую тащили по берегу.