— Понятно, — Света махнула рукой, — послала она тебя лесом и в болото, только умно и грамотно.

— Вот это я понял, — Валентин робко улыбнулся.

— Ладно, сама к ней схожу, проверь у Ани математику, и приходите ужинать.

* * *

— Долго ты еще собираешься со своим хомяком возиться? — высокомерно спросила Алина. — Поиграться с ним, конечно, интересно, он и тапочки принесет, и рот открывать не будет, когда не надо. Но у вас уже дочке тринадцать лет! Сколько можно уже?

— Алина, мы, как бы, семья. Какие претензии? — не поняла наезда Света.

— Вот именно! Как бы! Все, что я от тебя слышала о твоем Валике — это тысяча и одно несчастье, в которое он вляпался. Картошку чистил, палец порезал, шторы вешал, с табуретки упал, за покупками пошел, карточку на кассе забыл. Недоразумение — вот его второе имя!

— Алина, а тебя каким боком это касается? Мы с тобой подруги, но я в твою личную жизнь не лезу, — Света пыталась осадить подругу, — вот и ты в мою не лезь.

— Да тебя просто, дуреху такую, жалко! Живешь с этим хомяком облезлым, а вокруг такие львы ходят! И на тебя, нет-нет, да и поглядывают! Ты ж еще очень даже! Тебя подкрасить, подштукатурить, и будет еще очень даже привлекательная особа!

Света проглотила, что ее сравнили с недостроем, но в долгу не осталась:

— А не про тех ли ты львов говоришь, после расставания с которыми, ты и в дождь и на солнце в темных очках в пол лица ходила?

Алина поперхнулась, демонстративно кашлянула:

— Зато характер увидела! Силу мужскую!

— И как только заплывшим глазом все это рассмотрела?! — Света рассмеялась.

— Опыт! — скривившись, ответила Алина.

— А я таких опытов не хочу! — ответила Света. — Битой не была, и становиться не собираюсь. А ругани мне и на работе хватает. А дома я хочу тишины и покоя!

— Так ты и дома все на тебе тянешь, как лошадь! Где покой? Вечный, что ли?

— Сплюнь! Ты просто не понимаешь, что такое семейный уют! Вот остепенишься когда-нибудь, — а Алина пребывала в вечном поиске своего идеала, — тогда и сможешь оценить прелесть домашнего пледа, горячего чая и компании родного человека!

— Тоска смертная! Ты рассуждаешь, как бабка восьмидесятилетняя!

— А ты, как девочка — подросток!

— Дать бы тебе по твоему ненапудренному носу, да свежим маникюром не хочу рисковать! — Алина демонстративно отвернулась.

— Набралась уже повадок у своих львов? — хихикнула Света. — Чуть что, сразу в нос! Смотри, Алинка, в нос, в глаз, а потом будешь только на стоматологию работать!

* * *

— Ты меня уморил! — ухохатывался Дима. — Что в школе ты от учителей под партой прятался, что сейчас до дрожи в коленках боишься!

— Это ты ее не видел просто, — улыбался Валентин, — грозная, серьезная, агрессивная!

— У тебя и таракан злобный, серьезный и агрессивный, — вытирая слезы и успокаиваясь, проговорил Дима. — Валик, ты же нормальный мужик. Должен быть. В самом деле, смешно. Где в тебе стержень? Характер?

— Вот и мне интересно, — вздохнул Валентин.

— Ты же не мальчик уже, а глава семейства! У тебя жена, дочь! Сам понимать должен, что они от тебя зависят, на тебя надеются. А тут такой прекрасный, мягкий и розовый ты!

— Аня еще маленькая, — проговорил Валентин, — а Света, кажется, уже ничего от меня не ждет.

— Портишь хорошему человеку жизнь, — заключил Дима.

— Вот бы знать, где эти стержни с характерами продаются, я бы купил, — мечтательно проговорил Валентин.

— Нет, мой дорогой, это не товар, а плод длительного труда на почве самовоспитания!

— Беда… — проговорил Валентин, потому что у него силы воли отродясь не было.

— Я думаю, тебе поможет злость, — сказал Дима. — Отличный мотиватор. От злости иной раз и стержень прорезается, и характер вырисовывается.

— И на кого ты предлагаешь мне злиться? — спросил Валентин.

— А на себя! Вот ты какой, вялый и никчемный! Жене жизнь портишь, дочке от тебя никакой помощи и защиты. А ты отец! Вот и какой ты отец? А ведь можешь быть лучше! Разозлись!

Валентин сидел, как мешком приголубленный. Слова друга ранили, но обижаться не получалось. По делу. Четко, конкретно.

— Ты только сильно не загоняйся, — предупредил Дима, — чтобы обратного эффекта не было. А то ударишься в самобичевание, тогда тебя уже ничто не спасет!

* * *

Вспышка невыносимой боли исчезла так же внезапно, как и появилась. Валентин стоял над собственным телом, наполовину торчащим из-под машины. А рядом с ним стоял, схватившийся за голову водитель. Собирались зеваки.

— Зеленый был на светофоре, — лепетал водитель в состоянии шока, — я и ехал спокойно. А он как выскочит. И прямо в слепую зону. Господи! Что же теперь будет?

— Твою же ты мать! — с досадой воскликнул Валентин, правда, его никто не услышал. — Сколько мне раз Света говорила, смотри по сторонам! Только же решил менять жизнь, и такое! Судьба? Закон подлости?

Обидно было до слез. И Валентин расплакался бы, только душам это не позволительно. Функции такой нет.

А вот горечь и обида — это, пожалуйста, и сколько угодно.

— Только, понимаешь, решил стать нормальным отцом и мужем… — мысль он не закончил. — Как же они теперь без меня? Светочка!

Перенос произошел практически мгновенно, и оказался он в конторе его жены.

— Света! — орал мужик, чем-то внешне напоминающий самого Валентина. — Эти документы были нужны еще вчера! Что ты валандаешься на ровном месте, как камбала на сковороде?

— Григорий Петрович, я Катерине помогала с отчетом, — оправдывалась Света.

— Мне теперь в любезностях рассыпаться? Ты к ней приставлена помощницей! Между прочим, тебе оказано высочайшее доверие, помогать двоюродной сестре начальника! Ценить должна, доверие-то!

— Я ценю, ценю, — прошептала Света.

— Вот и цени, — ткнул пальцем в плечо Свете Григорий Петрович, — но и свои обязанности ты должна исполнять! Или ты себя элитой почувствовала, когда тебе начальственных родственников доверили? Так я тебя с небес на землю-то опущу!

— Я скоро все сделаю, — пообещала Света.

— В темпе! — крикнул Григорий Петрович и направился в свой кабинет.

Света прикрыла рот ладонью, сдерживая слезы. Но со стороны было видно, что ее колотит дрожь.

— Светка, — подошла Катерина, — мне, короче, свалить надо. Так ты там за меня потусуйся! На телефон ответь, входящие обработай. Ну, ты знаешь.

— Хорошо, — кивнула Света.

— Давай только, чтобы там у меня хвостов на завтра не оставалось, а то я завтра, скорее всего, задержусь. Ну, и утром меня прикроешь.

Света лишь кивнула и побежала в туалет. Закрылась в кабинке и расплакалась. Горько, но беззвучно.

* * *

— Светочка моя! — Валентин стоял рядом