Как реагировать на подобное, Илья не знал. С одной стороны, было даже приятно – значит, он такой значительный авторитет для сына, что тот во всем хочет следовать ему. С другой – хотелось, чтобы Максим нашел собственный стиль, свою индивидуальность и, возможно, впоследствии стал бы самостоятельной яркой фигурой в российской живописи, а не просто последователем малоизвестного художника Емельянова.

– Не переживай, – подбадривала Марина. – Еще рано делать выводы, он еще маленький… Да и нет ничего страшного в том, что он тебя копирует. Ты же знаешь, сейчас маньеризм в отдельный стиль выделяют. Тебе должно быть даже лестно, обычно маньеристы только большим мастерам подражают.

Проблема решилась сама собой, когда в подростковом возрасте Максим охладел к рисованию. Художественную школу еще с грехом пополам закончил, но продолжать дальнейшее обучение не захотел, даже в архитектурный институт отказался поступать. Выбрал, по совету деда, строительный университет, потому что черчение ему тоже всегда нравилось.

Нельзя сказать, чтобы Илью такое решение не огорчило. Но он не стал ничего говорить Максиму. Потому что не считал себя вправе навязывать кому-либо свое мнение – пусть даже и собственному сыну. А также потому, что, когда Макс достиг подросткового возраста, их отношения постепенно, но ощутимо охладились. Как раз в это время в стране начались перемены, произошло резкое расслоение на богатых и бедных. Семье Емельяновых-Ханаевых, как и всем другим семьям, тоже пришлось реагировать на то, что происходит вокруг. Алла и ее отец сумели извлечь из происходящего максимальную выгоду для себя, Илья же только растерялся, особенно после того, как его зарплата реставратора в филиале музея, куда он не так давно устроился, за какой-то год полностью обесценилась, а потом он и вовсе потерял работу – филиал, находившийся в помещении храма, закрыли и вернули здание церкви.

С тех пор и по сей день его жизнь превратилась в этакие качели, череду взлетов и падений. После тех картин, проданных в Швейцарии, все в жизни как-то резко и разом наладилось, появились деньги, Алла стала нежнее и внимательнее к нему, Макс глядел на отца только что не с обожанием. А потом все постепенно рассыпалось в прах. Деньги кончились, Алла вновь отдалилась от мужа, занялась своими бутиками, Макс все чаще стал говорить, что отец его не понимает и вообще ничего не понимает, что сейчас другая жизнь и другие ценности – все больше материальные, а не духовные. Иногда Илье казалось, что они с матерью заключили что-то вроде союза против него. Типа, мы, конечно, живем неплохо, но могли бы жить гораздо лучше, если бы уехали в Европу. Но мы не уехали – все из-за него! – и теперь не можем ему этого простить. Внимание родных на время возвращалось к нему лишь тогда, когда Марина продавала очередную картину, чтобы потом вновь перейти в безразличие и холодное равнодушие. На Аллу Илья просто махнул рукой, ему было уже все равно. А вот размышления о сыне и его будущем в последнее время стали очень болезненными. Ну не получилось вырастить из парня художника – бог с ним! Но вот человека, человека хочется видеть в своем любимом, единственном ребенке! А не получается.

На самом деле, обидно, очень обидно – недосмотрел он, Илья, упустил какой-то важный момент. Несмотря на то что посвящал сыну все свободное время, старался воспитывать в нем настоящего человека, Максим вырос совсем другим, нежели он представлял. Избалованный, не умеющий понять самого важного. Друзья ему важнее близких, родители – это лишь кошелек, и не больше. Никаких духовных интересов, голова забита всякими глупостями. Шляется по ночным клубам, как настоящий мажор, пудрит мозги девчонкам, возвращается домой под утро. И еще с Алкой у них постоянные хиханьки-хаханьки. Та сама вертихвостка и его в свою пустую жизнь затягивает, бегают вдвоем по тусовкам. С самого его рождения она была к Максу безразлична, а когда подрос, стала баловать и задаривать подарками, точно пытаясь откупиться за свое былое невнимание. Вот и результат! Хотя что винить женщину, сам он, Илья, растил его, значит, сам и сделал что-то не так…

Все-таки надо было им родить еще одного ребенка, может, тогда Максим и не вырос бы таким меркантильным эгоистом. И ведь хотел он, Илья, и уговаривал Аллу. Только та наотрез отказывалась.

– Смерти моей хочешь? – возмущалась она. – Я от первых родов с трудом отошла, а фигуру три года восстанавливала. Второй беременности я не перенесу. Да и куда нам еще ребенок? Ты же знаешь, в наше время это непомерная роскошь. По-моему, одного Максимки хватит с лихвой!

И постепенно разговоры такие сошли на нет, как, впрочем, и интимная жизнь.

О том, что творилось у Ильи на душе, знали только Марина и Слава. Тот вообще однажды сказал:

– Лучше б у тебя, Илюх, девка родилась – тогда бы ушел от Алки, и дело с концом. А парню, согласен, отец нужен!

Илья только плечами пожал. Он считал, что и девочкам нужны папы, не в поле ребенка дело, а в том, чтобы ребенку было хорошо.

Но Славка возразил:

– Хочешь сказать, детям хорошо, когда их родители живут как кошка с собакой?

Тут он был прав. Илья лишь промолчал. Как бы ни складывалась его семейная жизнь, разводиться с Аллой и вместе с этим потерять Макса он не хотел. Надеялся, что еще все наладится, что с возрастом сын повзрослеет, поумнеет, поймет, что правильно, а что нет. Тем более что хорошие задатки у Максима оставались. В прошлом году, например, по собственной инициативе сделал отцу подарок на день рождения и преподнес не что-нибудь, а картину, написанную своей рукой. Илья был ошеломлен – он даже и не подозревал, что Макс еще продолжает рисовать. Очень даже неплохой был рисунок – все в той же, как и у отца, абстрактной технике, но уже гораздо более зрелый, выразительный, более умелый, что ли, чем то подражание, которое было раньше. Четкие линии, геометрические и немного выпуклые фигуры, разнообразие красок, а между тем именно такое сочетание как нельзя лучше создает радужное, совершенно фееричное настроение. Рисунок этот Илья повесил у себя в мастерской на самом видном месте и, работая, постоянно поглядывал на него.

* * *

У входа в любимое кафе напротив «Табакерки» Лена сбавила шаг. Глубоко вздохнула, прислушалась к своим чувствам и поняла, что очень волнуется, как перед выходом на сцену. С той только разницей, что то волнение было даже приятным. А это – какое-то мерзкое, липкое… Точно она идет на экзамен, к которому абсолютно не готова, и на все сто уверена, что с треском провалится.

По большому счету, Лене уже пора научиться доверять своей интуиции. Она ни разу еще ее не подводила. Чувствовала Лена, что поступит в театральный – и поступила. Понравилась ей Катька сразу, с первого взгляда – дружат и по сей день, уже столько лет. Вот и с Максимом… Ведь говорил ей тогда внутренний голос: «Не надо, не связывайся!» Не послушалась. Теперь придется идти выяснять отношения. Сообщать, что она все обдумала и поняла, что им надо расстаться. Говорить неприятные вещи хорошему, в общем-то, парню, который ни в чем не виноват. Но деваться некуда. Она сама вызвала его на эту встречу, а раз сказала «А», то нужно говорить и «Б». Еще раз вздохнув поглубже, Лена собралась, как это у них называлось, и решительно потянула на себя тяжелую дверь.