С легкостью протиснулась в зазор, и спустя несколько шагов обнаружила в сплошной стене замка потайной ход! Сердце отозвалось дикой пляской, но я без раздумий бросилась вперед, выставив вперед руку. Решение это оказалось мудрым, так как быстро уперлась в стену перед собой, и стала ощупывать камень со всех сторон, надеясь найти следующий коридор. Он оказался справа, и оттуда явно доносился голос. Теперь я не спешила, понимая, что почти достигла своей цели.

Впереди находился источник света, поэтому мрак в тайном проходе начал рассеиваться. Дошла до конца, осторожно выглядывая наружу. Как оказалось, я ничтожно мало знаю об Академии.

Элегантный шестиугольный дворик располагался прямо внутри замка. Посередине росло странное дерево, а вокруг находились мраморные скамейки, густо покрытые снегом. За одной из них прятался Матвей, за другой — какой-то дракон. Они хохотали, закидывая друг друга снежками. И это при том, что игра в снежки считалась забавой для простого люда, смертных дурачков!

— Дритт! — воскликнул незнакомец, хватаясь за лицо.

Матвей весело спросил:

— Сдаешься?

В ответ полетело несколько снежков.

Я с недоумением наблюдала за этим зрелищем, как вдруг парни не сговариваясь вылезли из-за скамей.

— Ты попал мне в глаз!

— Да ладно, ты же дракон, синяка не будет.

— Зато будет мысленный фингал.

Недоумение усилилось, когда я узнала Хельги Эрлинга.

Они же враждовали!

— А давай поборемся! — вдохновленно сказал Матвей. — Но без резерва.

— Отличная идея, — согласился Хельги.

Они сняли плащи, оставшись в элегантных сюртуках, и приступили к весьма необычному сражению: Эрлинг ловко повалил Матвея на землю, и они принялись комично кататься по дворику, основательно перепахивая снег. Спустя несколько минут их возня закончилась, и парни, задыхаясь от смеха, расселись прямо на земле. Их светлые волосы растрепались, намокли, и вместо красиво уложенных прядей нелепо торчали во все стороны.

Я впервые видела Матвея таким. Со мной он тоже преображался, искрил улыбками, смеялся, делился сокровенным, но с Хельги — словно стал другим драконом. Да и кто мог представить наследника рода Ясногоровых сидящим в снегу, с покрасневшим лицом, перекошенной одеждой, и безумно хохочущим! Эрлинг выглядел не лучше, и я едва узнавала того вечно надменного парня с прожигающим взглядом.

— Ну и видок у тебя! — сказал он, успокаиваясь.

— У нас, Хель, у нас. Твой сюртук — только на помойку.

Он даже не взглянул на дорогущую ткань.

— Ну и дритт с ним. Вставай давай, нечего свою ясногоровскую задницу морозить.

— Уф, руку давай! — вопреки моим опасениям, Матвей не обиделся, наоборот, помогая друг другу, они поднялись, и заковыляли к скамейке.

Как много я, оказывается, упустила. Искренне верила, что между нами с Матвеем не осталось тайн. Какая дура! Если он знал правду о моем отце, и молчал, почему бы не утаить от меня остальное? Все вокруг считали, что у них с Хельги вражда, но вот, пожалуйста, они вдвоем проводят время как лучшие друзья. И ведь еще в день представления в Академии, противный господин Грачев говорил, что парни с детских лет были не разлей вода. Пока сестра Матвея не расторгла помолвку со старшим братом Хельги, предпочтя другого. Эрлинги яростно возненавидели Ясногоровых за нанесенное оскорбление, отец Хельги запретил сыну общаться с братом предательницы, и внешне парни соблюдали видимость войны. Но то лишь была видимость.

— Ты будешь доучиваться? — пропыхтел Матвей.

— Не знаю. Экзамены-то сдали заранее, кто же знал, что придется возвращаться раньше! А посещать наспех поставленные лекции не хочется.

— А с братом, значит, увидеться хочется!

— Ну уж нет, не хочется! — они снова рассмеялись. — А что ты, поедешь в столицу? Или сначала к Тобольским в Имн-тор?

— Я, пожалуй, задержусь в Академии. У меня свои причины.

— Знаю я твою причину, — ухмыльнулся Эрлинг.

— Ну и знай себе молча!

— Не злись, — с искренней теплотой в голосе ответил Хельги, — в этом нет ничего такого. Все знают, и все понимают.

— Было бы легче, если бы драконы не совали свои носы в чужие дела. Меня тошнит от мысли, что все знают, сплетничают, ковыряются в наших чувствах и нашей боли.

— Но вы ведь и не скрывались. Кто надел свою родовую диадему на ее голову? И не говори, что, сестра. Она бы не стала ей помогать, если бы не ты.

Тут он ошибался: Тобольская знала, что я — дочь Круторогова, поэтому бы помогла мне в любом случае. Но Матвей не мог в этом сознаться.

— У моей сестры золотое сердце, а попечители — уроды. Надо же было до такого опуститься! Подсунуть девушке самое ужасное платье, чтобы драконам было приятно увидеть униженную смертную. А потом еще удивлялись на показ, откуда в Академии такое плохое отношение к людям?! Действительно, откуда!

— Так это не в первый раз. Просто раньше среди смертных не было Элиф, поэтому проблема не стояла для тебя особенно остро.

Я вздрогнула, когда он вслух произнес мое имя, а не принятое в обществе обращение «сударыня», но Матвей никак на это не отреагировал, и я поняла, что парни между собой общаются иначе, как и мы, девушки.

— Да и вообще, забудь обо всем этом. Ты сделал для нее все, что было в твоих силах: и на балу, и после драки с Хрусталевым, и много позже. Ты был хорошим любящим парнем, так что уверен, в ее воспоминаниях ты навсегда останешься образцом достоинства и чести.

Ясногоров отвернулся, облокотившись локтями о колени.

— Нет, брат, ты не прав. Я облажался по всем фронтам.

— Да ну!

— А разве нет? Без твоей помощи я бы никогда не нашел Катерину, и она бы не помогла Элиф с представлением. Ты бы видел ее личико, когда она смотрела на ту ужасную тряпку от госпожи Ламбер! Запихнуть бы платье этой бездарной модельерше… в глотку, чтобы знала, как к ее творчеству относятся на самом деле! И ведь именно Катерина подарила Элиф новое хорошее платье, я бы этого не смог. В моем гардеробе праздничные платьишка не водятся!

Хельги захохотал, видимо, представив своего друга в рюшах и бантиках.

— И Вадима тогда ты избил, а не я. Девчонки цеплялись за мои плечи, и я позволял им себя держать, боялся, что совершу непоправимое от ярости. Только все равно задействовал резерв, но был так зол, что даже не обратил внимания, как их отбросило ударной волной. Моя Элиф пострадала, а я думал лишь о ненависти к ублюдку Хрусталеву!

— Вообще-то ты первый ему врезал!

— Это не считается. А потом, ты сказал, что я стал для нее образцом достоинства и чести, но