— Вы поняли, что я имела в виду.

— Послушай, Деянира, если ты так безжалостна, то для чего ты пришла сюда? Поиздеваться?

— Если вам это так интересно, — сказала Деянира, — то я пришла к вам из жалости.

Джурич Моран поперхнулся. Он долго кашлял, плевался, растирал себе горло, ходил пить воду и наконец вопросил:

— Какие же соображения или внешние факторы заставили тебя испытать столь несообразную эмоцию?

— Я увидела следы босых ног на снегу, и сразу поняла, что это вы, — объяснила Деянира. — Пытаетесь таким образом унять свое беспокойство. Наверное, думаете обо мне плохо. Воображаете, будто я вас обманула. Забрала нитки и рисунок и ушла навсегда.

— А что, здесь больше никто босой не бегает? — удивился Моран.

Деянира покачала головой.

— Только вы — и то лишь в состоянии крайнего волнения.

— Что ж, благодарю за информацию, — сказал Моран. — Значит, я единственный… Что ж, этого больше не повторится. Я выдал себя в минуту слабости. Надеюсь, это не станет моим позором.

Деянира пожала плечами.

— Мне пора, — девушка встала. — Благодарю за угощение.

— Оно не было добровольным, — буркнул Моран. — Ты сама все организовала. Отобрала у меня мое кровное. Выхлестала мой глинтвейн.

— Я сказала маме, что забегу на минутку к подруге взять учебник, — объяснила Деянира.

— Ты солгала! — обрадовался Моран. — Боги Олимпа, чем больше я узнаю об этой женщине, тем больше восхищаюсь ею.

— С мамой что-то случилось, — добавила Деянира, помедлив.

Моран потер ладони в ожидании.

— Ты явно решилась на большую откровенность, коль скоро пропускаешь комплименты мимо ушей. В литературе написано, что подобное поведение сигнализирует о необычном умонастроении женщины.

Деянира вздохнула:

— Мама просто помешана на моей учебе. Раньше она такой не была. Правда, я всегда неплохо училась. Но тогда для нее это не было так важно. А сейчас она чуть что — сразу пилить: вот, надо хорошо сдать ЕГЭ, учи историю, ты должна попасть в институт, учти — у нас нет денег платить за твое образование, нужно брать от школы как можно больше, хорошо бы ты поступила на юридический, будешь заниматься ерундой — закончишь свои дни преподавательницей макрамэ…

Моран морщился все сильнее, как если бы Деянира причиняла ему боль. Наконец он не выдержал:

— Я уже понял. Твоя мать — зануда.

— Просто беспокоится за мое будущее.

— Гипербеспокойство — признак ограниченной натуры.

— На себя бы посмотрели.

— Что ж, — вздохнул Моран со скорбным достоинством, — да, я ограниченная натура. Я ограничен необходимостью существовать только в одном мире, причем в неродном и довольно убогом, если сравнивать с Истинным. Я ограничен в средствах, в том числе и в средствах передвижения. Я ограничен в моем творчестве. Если так пойдет и дальше, мне придется брать уроки макрамэ.

— Вас не возьмут, — сказала Деянира мрачно.

— Почему? — возмутился Моран.

— Потому что макрамэ — удел разведенных жен и старых дев.

— Это твоя мама так утверждает?

— Да, и она права. Феномен описан в литературе.

Моран погрузился в задумчивость. Деянира между тем спокойно собралась, оделась и завозилась у дверного замка.

— Я ухожу! — крикнула она из прихожей.

— Оставь мне адрес, — попросил Моран.

— Я вам телефон записала, — сказала Деянира. — На обоях у зеркала. Зеленым фломастером.

— И адрес рядышком запиши, запиши, — повторил Моран. — Вдруг понадобится.

Он замер и прислушался — выполнит она его просьбу или нет? Уловил быстрое мышиное шорканье фломастера по бумаге, ухмыльнулся. Хорошо, что Деянира его сейчас не видела. Впрочем, Моран об этом побеспокоился заранее и погасил в комнате свет. Он знал, что улыбка получится зловещая, если не сказать — дьявольская.

И вот пусть кто-нибудь возьмется утверждать, что Джурич Моран не готовится к операциям, и притом самым тщательным образом! Что он действует по наитию, мало сообразуясь с долгосрочными обстоятельствами и принимая во внимание лишь обстоятельства мимолетные, несущественные! Пусть кто-нибудь брякнет такое — и Джурич Моран моментально ему наваляет. И в ухо, и в глаз, и по башке, а можно и под дых.

Потому что к некоторым операциям Джурич Моран готовится с чрезвычайным тщанием. Комар носа не подточит. Вот так-то.

И даже у Ирины Сергеевны Ковалевой не возникло никаких возражений, когда респектабельный господин, позвонивший в ее дверь, попросил дозволения войти для короткой, но важной беседы.

Ирина Сергеевна была немного сконфужена тем, что ее застали в домашнем халатике. Впрочем, халатик был чрезвычайно хорошенький, элегантный, насколько это возможно.

— Прошу прощения, я сразу объясню, — сказал Моран с порога. — Дело в том, что я — преподаватель из университета экономики и финансов…

Ирина Сергеевна кивнула с понимающим видом. Даже в халатике она оставалась преуспевающей, деловой, с цепким и острым умом. Этого у нее не отнимешь.

Квартира ухоженная, хотя большая часть мебели — из семидесятых годов. Но мебель хорошая, немецкая, кажется. Одно время Моран тщательно изучал вопрос. То был период его скитаний между помойками и магазинами антиквариата. Тогда он многое постиг, и не только насчет мебели.

Присутствие мужчины в доме почти не ощущается. Это Моран тоже мгновенно ухватил натренированным оком. И дело не в идеальном порядке, который царил в квартире Ковалевых. Все эти разговоры о том, что мужчины-де порядка поддерживать не умеют, — чушь и женский шовинизм. Феминизм называется. Мужчины очень даже поддерживают порядок, только выглядит этот порядок более аскетическим.

«Более скупым?» — переспросил сам себя Моран, подыскивая правильное слово.

И сам себе ответил:

«Более суровым. Менее телесным».

«Порядок всегда имеет отношение к телесности», — заметил Моран-1.

А Моран-2 ему ответил:

«Тело без души есть труп, а порядок… в общем, ты меня понял. В некоторых случаях труп, а в некоторых — мужчина или женщина».

Моран-1 попытался открыть дискуссию на тему «бывает ли труп мужчина или женщина», но тут Ирина Сергеевна сказала:

— Вы не будете против, если я приглашу вас на кухню? В комнате отдыхает мой муж, и мне не хотелось бы его тревожить.

— Ира, кто пришел? — донесся из комнаты голос мужа (очевидно, телепата).

Ирина Сергеевна вытянула девичью стройную шею и нежным голоском прокричала: