— Чувство ответственности рождается не в результате выборов. — Герцог смотрел мрачно и решительно.

— Твое сердце не выдерживает бешеного ритма: ты встаешь на рассвете и мчишься обсуждать проблемы, о которых большинство пэров лениво читают в газетах за завтраком, если вообще проявляют к ним интерес. Как видишь, Вильерс не желает занять место в палате лордов. И когда в прошлом году пострадал на дуэли, не стеснялся лежать в постели.

Элайджа поставил на стол бокал.

— У нас с ним мало общего. Вильерс живет по законам шахматной доски.

— Ты меня не слушаешь, — огорченно заметила Джемма, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. — Год назад Вильерс едва не простился с жизнью, однако все-таки остался с нами — исключительно благодаря собственной выдержке. А если бы вскакивал с постели, ошибочно считая, что без него страна скатится в пропасть, то давно бы оказался в могиле.

Элайджа насупился.

— Уж не предлагаешь ли ты провести остаток дней взаперти, лежа пластом, как Вильерс в приступе лихорадки? — Он сердито отодвинул тарелку: аппетит пропал.

— Не преувеличивай.

Супруг говорил вежливо, однако глаза метали молнии.

— По-твоему, следует дорожить жизнью, чтобы законсервироваться, как муха в янтаре? Проводить дни в неподвижности, пытаясь продлить отведенные судьбой минуты, вместо того чтобы с пользой потратить время и попытаться реализовать хотя бы часть амбициозных планов?

— Вовсе незачем… — начала Джемма, однако договорить не успела: ее остановил безапелляционный тон политика, привыкшего отстаивать собственное мнение перед враждебно настроенными оппонентами.

— Нетрудно понять: тебе угодно превратить меня в человека, подобного Вильерсу, — безответственного самоуверенного аристократа, чьи дети беспорядочно раскиданы по стране, чьи интересы сосредоточены исключительно наследующей шахматной партии. Впрочем, нет: собственная внешность его тоже немало занимает. Так что и мне будут позволены две радости: наслаждение портновским искусством и шахматы.

Джемма выпрямилась и заставила себя глубоко вздохнуть.

— Да, я мог бы расхаживать по улице со шпагой в руке и демонстрировать всем и каждому свое герцогское величие; доказывать, что по праву рождения уступаю лишь самому архангелу. И при этом даже пальцем не шевельнуть в подтверждение собственного статуса. — Он приподнял серебряную крышку и тут же отпустил: раздался резкий, неприятный звон. — Позволь выразиться предельно ясно, Джемма. — Губы герцога сжались в тонкую линию. — Лучше застрелиться, чем стать таким, как Вильерс.

— Ты несправедлив, — возразила Джемма, не в силах скрыть дрожь в голосе. Она не привыкла к семейным сценам. Да и вообще никогда ни с кем не ссорилась, кроме собственного мужа — истового, упрямого, способного довести до бешенства.

Дрожь в голосе, очевидно, не укрылась и от внимания герцога. Элайджа встал, подошел к секретеру и наполнил два крошечных стаканчика рубиновым ликером. Вернулся и протянул один жене.

— Французские монахи делают это из вишни — то ли из ягод, то ли из цветов.

Джемма сделала глоток и поперхнулась. Ликер оказался обжигающе крепким.

— Образ жизни герцога Вильерса особого значения не имеет, — заявил Элайджа, возвращаясь к столу. — Дело лишь в том, что мы с ним — абсолютно разные люди. Лично мне непонятно, как можно без дела шататься по Лондону и запросто заглянуть в знакомый дом, чтобы сыграть партию в шахматы. Или ты его пригласила?

Он ждал ответа, демонстративно подняв бровь. Джемма покачала головой.

— Понятно. Значит, герцог зашел случайно, и вы восхитительно провели время, беседуя о случайных детях и мило флиртуя.

Джемма с удивлением услышала в голосе откровенный, неприкрытый гнев.

— У тебя нет оснований для ревности, особенно после того как я отменила турнир.

— Нет оснований для ревности к тому, кто проводит полдня, рассказывая моей жене, как она прекрасна?

Джемма открыла рот и подняла руку, моля о возможности вставить хотя бы слово.

— Так скажи же, что Вильерс не рассыпался в комплиментах. Подтверди, и я признаю себя чванливым дураком.

Джемма молчала.

— Леопольд в тебя влюблен, — констатировал Элайджа.

Они оказались на каком-то странном перекрестке.

— Но это вовсе не означает, что я тебе изменю — с ним или с кем-то другим.

— Знаю.

Она снова пригубила отвратительный, похожий на сладкий огонь ликер.

— Вчера вечером Фокс приехал в артиллерийский полк и отдал приказ открыть огонь по восставшим жителям Ламбета, своего района, — неожиданно сменил тему Элайджа.

— Ужасно, — прошептала Джемма.

— Понимаю, что проблема кажется далекой. Но мать, на руках у которой от шальной пули погиб младенец, наверное, думает несколько иначе.

— Право, мне очень жаль эту несчастную, — грустно призналась Джемма. — И все же нельзя ли проявлять чуть меньше самоуверенности? Если верить твоим словам, недолго, подумать, что больше некому помешать превращению Фокса, Питта и прочих членов правительства в свору хищных дикарей. По-моему, ты немного преувеличиваешь собственную значимость.

В конце концов, и ты тоже получил свое место в жизни исключительно благодаря удачному появлению на свет. Или искренне веришь, что сумел бы приобрести вес и влияние в обществе, не получив в наследство герцогский титул?

Лицо Элайджи утратило гневное выражение, а взгляд внезапно потух.

— Ты всегда придерживалась столь невысокого мнения о моих достоинствах? — бесцветным голосом осведомился он — так, словно спрашивал, что она предпочитает в качестве гарнира: бобы или картофель.

— Речь не о моем мнении, — не сдавалась Джемма. — Я всего лишь предложила здраво оценить собственные возможности в борьбе с несправедливостью, включая и приказ Фокса стрелять по мирным гражданам. Ты лично осудил неправедное решение?

Глаза герцога Бомона вспыхнули сердитым огнем. Уже что-то. Не существовало на свете ничего хуже дипломатичного, скользкого государственного деятеля, считавшего, что все наивные вопросы можно снять парой снисходительных реплик.

— Хочешь знать, что произошло сегодня? — требовательно провозгласил Элайджа. — Действительно хочешь знать?

— Сгораю от нетерпения, — ответила Джемма.

— Полагаю, сарказм обоснован. Отлично понимаю, что значительно проще и приятнее сидеть дома и играть в шахматы.

Джемма вскочила и быстро подошла к камину. Мгновение спустя, убедившись, что дыхание восстановилось, обернулась. Нет, задыхаться от ярости она себе не позволит.

— Учитывая, что женщинам нет места ни в парламенте, ни в правительстве, оскорбления не только жестоки, но и несправедливы.