Такси тормознуло в трех шагах от Джуди, худая фигура княгини буквой «г» выбралась из машины, разогнулась, как складной нож, и тут же сказала по-русски и почти враждебно:

– Почему вы без шапки?

– I forgot…[13]

– Тише! – перебила Таня, нервно оглянувшись. – Не кричите по-английски! Стоит тут на открытом месте, как пень на пригорке! Я же просила…

Она осеклась – рядом с ними остановился пожилой мужчина в куцем черном пальто и облезлой меховой шапке с опущенными ушами. В красных, без перчаток, руках, он держал две плетеные сумки, до краев наполненные бутылками из-под вина и водки. Таня тут же улыбнулась ему – в любом месте мира так улыбаются встречному, случайно сойдясь с ним взглядом. Но этот мужик не улыбнулся в ответ, а наоборот, нахмурился враждебно и сказал Тане:

– Ты чего?

Княгиня, не зная, как себя вести, отвернулась.

– Старая, а туда же! Тьфу! – вдруг зло сплюнул мужик. – Курвы!

Вздрогнув, как от удара хлыстом, Таня схватила Джуди за локоть и торопливо пошла к боковому проходу в вокзал.

– Что значит «курвы»? – спросила Джуди, это слово ей не встречалось ни у Толстого, ни у Достоевского.

– Молчи! – зло бросила княгиня, продолжая тянуть ее за собой. – Курвы – это проститутки.

Джуди шла рядом с княгиней, изредка бросая на нее любопытные взгляды. Что-то изменилось в Тане. Темная косынка, туго повязанная вокруг головы, подчеркивала сухость и резкость косых скул, лицо без косметики было серым, а морщины стали резче и глубже. В этом темно-синем грубом пальто она теперь ничем не отличалась от простых русских старух, попадавшихся им навстречу, разве только своей властной статью, прямой спиной. А все русские идут с наклоном вперед, поскольку у всех в руках какие-то тяжелые кошелки и плетеные сумки – чаще всего в обеих руках. «И все-таки она трусит!» – вдруг весело подумала Джуди, чувствуя у себя на локте вздрагивающую руку княгини. Сама она не чувствовала страха, наоборот – как только появилась княгиня, ей стало весело и легко. Ей и раньше с трудом удавалось сдерживать себя, разыгрывая роль тихони, но теперь ее как понесло – ей хотелось действовать, хотелось опасностей и приключений, как в фильме «Romancing the Stone».[14]И вот это начинается – сейчас они уедут из Москвы дальше двадцатимильной зоны. Правда, всего на четыре-пять миль дальше, но все-таки…

В кассовом зале, в тыльной стороне Ярославского вокзала из шестнадцати окон билетных касс открыты были только пять – совсем как на Гранд-Централ. Но очереди к ним стояли другие – плотные, люди прижимались друг к другу и напирали на передних. Радио жестяным женским голосом поминутно объявляло отправление пригородных поездов в Загорск, Фрязино, Мытищи, Монино… Все-таки не очень приятно чувствовать, как в спину тебе давят чьи-то локти и дышат – Господи, что за запах!.. Но княгиня сжимает локоть – мол, не оборачивайся, стой!

Наконец, их очередь, задние придавили их прямо к кассе. Таня протянула красную десятирублевку в узкое круглое окошко. Наученная горьким опытом, сказала, не улыбаясь:

– Два билета в Мытищи.

Толстая, в синем сатиновом халате поверх теплого пальто, кассирша, не поднимая глаз, спросила:

– Туда и обратно?

– Что? – не поняла Таня.

– Билеты в два конца? – вдруг зло выпалила кассирша.

– Конечно, в два! Обязательно в два! – испуганно и заискивающе поспешила сказать княгиня.

– То-то, глухондя!.. – тут же остыла кассирша и бросила на стойку два картонных билетика. – Как будто я должна знать, что им в два конца!

«Поезд до Загорска отправляется с шестой платформы через две минуты, – прозвучало по радио. – Остановки: Яуза, Лосинка, Мытищи, далее со всеми остановками. Па-автаряю…»

– Наш! – рукой в перчатке Таня торопливо взяла картонные билетики, двинулась от кассы, потащила за собой Джуди, но стоящая за ними молодая женщина тихо остановила их:

– А сдачу?…

Таня вопросительно повернулась к кассирше. Джуди с интересом выглядывала из-за плеча. Секундой раньше она заметила, как пухлая, с короткими пальцами рука кассиршы поспешно накрыла забытые Таней семь рублей с мелочью.

Ни слова не сказав, кассирша достала уже спрятанные в ящик деньги и буквально швырнула их на стойку окошка. Никакого извинения не последовало за этим жестом, только окрик:

– Следующий!

Таня взяла деньги и стремительно пошла к выходу на перрон. Вокруг было много народу, но княгиня властно и ожесточенно врезалась в толпу и не выпускала руку Джуди, крепко сжимая ее своей жесткой рукой в темной перчатке. Джуди никогда бы не подумала, что у этой восьмидесятитрехлетней княгини такие сильные руки…

– Отпустите, мне больно… – не выдержала Джуди.

Княгиня не ответила и шагу не убавила. Только когда они вышли на полупустую шестую платформу, Таня остановилась, вплотную приблизилась к Джуди, и тихо сказала по-русски:

– Я прошу вас: ни слова! Ни с кем! Ни на кого не смотрите! Никому не улыбайтесь! Иначе все сорвется!

– All right, all right…[15]– сказала Джуди.

– Shut up![16]– озлобленно выдохнула ей в лицо княгиня. И тут же добавила по-русски: – Еще одно английское слово и я отправлю вас домой!

– Хорошо, хорошо… – примирительно сказала Джуди. – Только не волнуйтесь так, пожалуйста!..

Таня еще несколько секунд испытующе смотрела Джуди в глаза, дыша тяжело и глубоко.

– Вы понимаете, что мы сюда не играть приехали?

– Все, я поняла, извините, – сказала Джуди. – Идемте, пожалуйста.

И первой шагнула в вагон.

Таня словно бы в сомнении вошла за ней.

В вагоне было холодно и пусто. Светлые деревянные скамейки стояли в два ряда, над ними тянулись узкие металлические полки для багажа. Таня, опередив Джуди, двинулась по проходу в глубь вагона, стараясь незаметно рассмотреть редких пассажиров: две полные женщины в одинаковых вязаных мохеровых шапках и с сумками под локтями, молодая пара с лыжами, небритый мужчина в высокой ушанке…

Не заметив ничего подозрительного, Таня опустилась на деревянное жесткое сиденье в конце вагона и жестом приказала Джуди сесть рядом, у окна. Хорошо это или плохо, что так мало народу? Плохо, что они с Джуди открыты, как на ладони, но, с другой стороны, так удобней наблюдать за пассажирами и, если что-то покажется подозрительным, можно через тамбур перейти в следующий вагон. Курить хочется смертельно, но – ни в коем случае, черт их знает, курят у них в поездах или нет. Хорошо бы притвориться, что спишь, как этот небритый мужик, который вытянул ноги на противоположное сиденье, прислонился к окну, шапку подложил под затылок и закрыл глаза. Знал бы Петя, спрыгнувший из вагона 29 января 1919 года, на что она идет сегодня, спустя шестьдесят восемь лет, чтобы найти его внука!..