подталкивая в бок Павлушкину мать.

— Довольно уже, поатаманствовали,—радовалась та.

Не прошло и часа, как бой стих.

Станица замерла.

Отец Евлампий, весь дрожа, прильнул к оконному стеклу и наблюдал, что будет дальше.

Изредка, то тут, то там раздавались единичные выстрелы.

Вот из-за угла появилась страшная для отца Евлампия фигура человека в серой шинели, верхом на коне, с винтовкой наизготовке и с алым бантом на груди. Человек зорко оглядывался по сторонам и медленно двигался вперед, все ближе и ближе к поповскому дому.

— Пресвятая богородица, заступница, владычица,— молился поп,—пронеси мимо сие исчадие адово...

Но вот еще и еще такие же серые фигуры, кто с винтовкой, а кто с громадным страшным револьвером в приподнятой руке.

А вот и группа всадников с красным знаменем впереди. Церковная площадь постепенно наполнялась большевиками. Вдруг произошло смятение: на взмыленной лошади пригнувшись к седлу, мчался во весь дух казачий офицер, отстреливаясь из револьвера. За ним во весь опор, приподнявшись на стременах, перегнувшись всем корпусом вперед, летел большевик, целясь из винтовки.

— Тах-тах-тах! — раздались несколько выстрелов.

— Держи, держи его, чортова кадета!

— Тьфу! Удрал!—смеялся, возвратясь, преследовавший офицера всадник,—Ну, и лошадь же у собаки, прямо орел! Разве такого идола догонишь?

— Ничего, далеко не уйдет. В свое время догоним.

Тем временем на площадь высыпал народ. Все с любопытством рассматривали „страшных" большевиков.

— Чего глаза вытаращили?— смеялись те, думаете большевики— так это звери, что-ли?

Беднота окружила красных воинов.

— Здравствуйте, товарищи, наконец-то вас дождались!

— Соколики, голубчики, заступники наши пришли,— причитали бабы.

Анна с хлебом, с солью вышла вперед.

— Где ваш командир? Принимайте хлеб-соль от наших большевиков и большевичек.

— Командира! Где командир? — понеслось по рядам.

На прекрасной вороной лошади, покрытой попоной, выкроенной из блестящего поповского облачения, на седле, украшенном золотыми кистями и ярко-красными бантами, сидел командир.

Анна подошла к нему.

— Здравствуйте, товарищ, спасибо за освобождение от атаманского ига. Давно мы ждали вас, большевиков, давно ждали мы Советскую власть. Прими хлеб-соль.

— Ура! —гаркнули дружно кругом.

Командир слез с лошади, взял хлеб-соль и протянул Анне руку.

— Спасибо. Всю бедноту освободим, всю Кубань освободим,—и влезши снова на коня, он приподнялся на стременах и крикнул:

— Да здравствует Советская власть! Да здравствуют большевики!

— Ура! разнеслось по площади.

Командир поехал к станичному правлению.

— Снимайте вывеску, приказал он,—довольно атаманства и кадетства, теперь здесь будет ревком.

Местные большевики сейчас же торжественно сняли вывеску и под общий хохот отнесли ее в сарай. Там маляр Гришка, совершенно замазал ее белой известью, и вывел поверх ее:

— Рифком.*

Васька с Павлушкой, прицепив на шапку громадные красные банты, носились, как угорелые. Вдруг они встретили Тишку.

— Ну, что, Тишка, чья взяла?

Тишка молчал. Ребята подошли к нему ближе.

— Сдаешься?

Тишка опустил голову.

— Наатаманствовался? Где твой отец?

— Убежал...

Васька с Павлушкой переглянулись. Тишка отступил шаг назад.

— Чего пятишься?—спросил Васька.

— Бить будете.

— Бить? Да ты что, очумел? Чего мы тебя бить будем?

— А за прежнее.

— На что ты нам сдался? Это, брат, тебе не атаманщина.— чтобы бить. Ходи себе, пальцем не тронем. Мы — большевики.

— Ей-богу, не тронете?

— Как сам не будешь лезть, так не тронем.

Помолчали.

Васька полез в карман и достал орех.

— Хочешь ореха?

Тишка мялся.

— На, мне не жалко.

Павлушка тоже достал орех.

— На и от меня. Бери ради праздника.

Вдруг в толпе произошло необыкновенное оживление. Люди бросились к переулку, началась давка, каждый лез вперед.

— Что такое? —что такое? — спрашивали все друг у друга:—Пропустите, а ну дайте глянуть. В чем дело?

— Глядите, глядите!

— Да где?

— Да вон же! Нe видите что ли!

— Батюшки-светы, да что же это такое? Да может это нарочно?

* Ревком — революционный комитет.

Бросились в толпу и наши ребята.

Из переулка входил на площадь новый отряд большевиков. На этот раз шла пехота. Впереди всех ехал верхом командир, за мим рослый здоровый парень нес развевающееся красное знамя, с надписью: „Вся власть советам!"

За знаменоносцем, широко шагая, чтобы следующий ряд не наступал им на пятки, двигались чумазые, с ружьями на плечах, лихо заломленными шапками, Ганька и Алешка.

Несмотря на усталость и на только что вынесенный бой, люди шли бодро, твердо, с веселыми улыбками и прибаутками.

Ганька осклабился во весь рот. Его зубы на измазанном грязью лице выделялись яркой белизной, за исключением верхнего переднего зуба, который вовсе отсутствовал.

— Стой!—скомандовал командир.

Люди стали.

Васька уставился жадными глазами на Ганьку и Алешку.

— Вот так ребята!—толкнул он в бок Павлушку.—Вот бы нам так, а?

Павлушка только вздохнул.

— А может их ружья не стреляют, а только так?

— Ну, да, не стреляют. Как это так не стреляют? Конечно стреляют.

— Смотри, и сумки с патронами.

— Давай спросим...

— Ты спрашивай.

— Нет, ты.

Ганька, заметив, что ребята с любопытством рассматривают его, принял непринужденный вид и нарочито грубым голосом спросил:

— Чего уставились?

— Что солдат не видали, что-ли?—добавил Алешка.

Васька замялся. Потоптавшись на одном месте, он вдруг решился и спросил:

— А вы тоже дрались?

Ганька сплюнул через зубы и ответил:

— Нет, гуляли, дурья голова твоя.

Васька сконфузился. Тогда выступил Павлушка.

— И стреляли?—спросил он.

— А то что-ж, конечно, стреляли.

— Неужто убили кого?

— Зачем убили? Так стреляли.

— А нам можно в солдаты?

— А ружья у вас есть?

— А вы где ружья взяли?

— У нас казенные.

— Дай подержать ружье.

— Нельзя. Не полагается.

Тут их разговор прервали. Ударил церковный колокол, людей сзывали на митинг.

Со всех сторон повалил народ. Одни шли радостно, другие из любопытства, третьи с затаенной злобой и из желания подсмотреть, подслушать.

Пошли на митинг и солдаты, и наши ребята.

— Товарищи,—кричал оратор,- да здравствует Советская власть! Да здравствует освобождение всех трудящихся от помещиков, генералов и прочих кадетов! Вся Россия большевистская, да здравствует наш вождь Ленин и Советы! Земля вся будет крестьянам, фабрики и заводы рабочим. Никакой чтобы, значит, теперь розни. Что казак, что мужик псе братья. Все бедные, все. кто кровь и пот проливает за кусок хлеба,—все братья, все пролетарии. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Опять же которые помещики и генералы, что нашу кровь пили