В ту минуту, когда об этом подумала, Снежный шагнул ко мне и произнес, глядя прямо в глаза:

— Не провоцируй меня, девочка. И никогда не ставь под сомнение мой авторитет.

Какой-то ужасающе долгий миг он смотрел мне в глаза, а после развернулся, как мог бы развернуть порыв снежной пелены ледяной ветер.

— Фабиан… — я рванулась за ним, но остановилась, когда Снежный вскинул руку.

— Мои воины сейчас ищут твоего брата. Как только найдут — сообщат. К тебе придет целитель. — Ко мне он так и не повернулся, «говорящая спина» сейчас казалась выточенной из камня или изо льда. — Потрудись вести себя достойно, — выдали мне последнее напутствие.

После чего оглушительно хлопнула дверь.

Я бросилась к ней, дернула на себя, но, разумеется, тщетно. Глупо было бы думать, что после всего меня просто оставят и не запрут в четырех стенах, но вот сейчас почему-то стало по-детски обидно. Говорят же, что у Снежных нет чувств, и сейчас я убедилась в этом на собственном опыте. Неужели он не понимает, что Фабиан там совсем один? Напуганный маленький мальчик, который считает, что лишился сестры!

И Стелла… вот же ларгова баба! Наверняка решила, что меня забрали с концами, что я исчезла, как моя мать, и поспешила избавиться от Фабиана. Ни на секундочку ей не поверила, что она отправила его к лекарю — за лекаря ведь надо платить! Я помнила, сколько раз она отказывалась приглашать к нам хотя бы травника, когда Фабиан простывал или когда я умудрилась застудиться и провалялась неделю в горячке. Тогда за мной ухаживала Дорота, но лекарь так и не появился.

«Мои воины сейчас ищут твоего брата. Как только найдут — сообщат».

Вот и что я должна думать?!

Стянув верхнюю одежду, сложила ее на одно из кресел у камина, во второе опустилась сама. Протянула руки к теплу, как если бы оно могло согреть мое сердце. Нет, я не думала, что Снежный обманет: если он уже отправил воинов на поиски Фабиана, значит, его найдут, но где? И… в каком состоянии?

Прикрыла глаза, заставила себя сделать несколько глубоких вдохов. Хватит нагнетать, Лив. Стелла, конечно, мерзкая, но она безумно переживает за то, что скажут люди. Ничего плохого она бы Фабиану не сделала. Такого, что могло бы ему навредить…

Но тогда где же он?

Закусив губу, смотрела на пляшущее в камине пламя, облизывающее камень, когда за моей спиной скрипнула дверь. Неожиданно настолько, что я подскочила и обернулась, встретившись взглядом с мужчиной: высоким, широкоплечим, конечно, не настолько, как снежное величество, но все же. Густые волосы чуть вились, в густой русой бороде терялся подаренный возрастом иней.

— Доброго дня, нэри. Меня зовут Каэтан, я личный целитель его величества Хьяртана-Киллиана Эртхарда. К вашим услугам.

Личный лекарь?!

— Добрый день, — я поднялась. — Можете называть меня Ливия, Каэтан.

— Приятно познакомиться, Ливия.

В отличие от Снежного и его воинов, а еще от перепуганной служанки, которая глаз поднять не смела, целитель выглядел как костер, разведенный посреди заснеженного леса. Наверное, так и должно быть: поговаривали, что их сила настолько светлая, что благодаря исцелению все, кто занимается этим волшебством, становятся гораздо ближе к Богине-матери, чем сестры и братья Великой Обители. Сейчас я испытала это на себе — от мужчины веяло уверенностью, силой, а еще теплом. Ему хотелось довериться, и я первым делом подумала о том, что он мог бы сделать для Фабиана… Подумала, чуть не спросила об этом, но вовремя прикусила язык.

Уверена, что, когда Фабиана найдут, он не оставит его в беде.

Вот только понять бы, кого я имела в виду, когда мысленно произнесла «он».

— Взаимно, — тепло отозвалась я, и целитель улыбнулся, но тут же снова стал серьезным:

— Что у вас случилось?

— Я… — Немного замешкалась, потом все-таки произнесла: — Моя проблема заключается в том, что я ничего не помню со вчерашнего вечера. То есть мои воспоминания заканчиваются примерно на том, что я села за стол… Еще чуть-чуть помню, как общалась с гостями, а потом все исчезает. Я даже не знаю, как здесь оказалась, хотя раньше никогда провалами в памяти не страдала.

Вот теперь Каэтан нахмурился. Нахмурился, поставил свой саквояж, который держал в руках, на столик между креслами и произнес:

— Присядьте, пожалуйста. Я хочу кое-что проверить.

Я опустилась в кресло, невольно вцепившись в подлокотники. С такой силой, что нагретые огнем камина узоры врезались мне в ладони.

— Не бойтесь, — заметив мое напряжение, произнес Каэтан. — Я не причиню вам вреда.

— Я не боюсь… — покачала головой. — Точнее, боюсь, но не вас. Почему-то мне кажется, что то, что моя память от меня скрыла, не будет приятным.

Целитель вздохнул, наклоняясь ко мне:

— Знать правду всегда лучше, Ливия. В любом случае, сейчас я память вам не верну, я просто проверю одну теорию, и тогда уже мы с вами решим, как быть дальше. Хорошо?

— Хорошо, — я кивнула.

Поразительно, но к этому мужчине я с каждой минутой проникалась все большим доверием, поэтому, когда он поднес руки к моим вискам, не отпрянула. Напротив, расслабилась и увидела, как на ладонях Каэтана замерцали бледно-голубые искры. Он прикрыл глаза, прошептал что-то, и искры снежинками осели мне на виски. Кожу закололо, как от настоящих холодных крупиц, а потом неожиданно стало очень тепло. Тепло растеклось по всему телу, словно достигло самого сердца, и в ту же минуту Каэтан вздохнул — как мне показалось, облегченно, а потом поднялся.

Дымка магии рядом со мной развеялась, и целитель произнес:

— Что ж, у меня две новости, Ливия. Начнем с хорошей — с вами в целом все отлично, вы полны сил и чувствуете себя замечательно. Но, думаю, вы это и без меня заметили.

Тут он был прав. Не считая тревоги за Фабиана, я сегодня отлично выспалась — кажется, впервые за долгое время, как бывало только в детстве, когда были живы и мама, и отец.

— Ну а вторая похуже. Вчера за ужином вас, судя по всему, опоили, добавили в еду очень опасное вещество. Это зелье запрещено и, кто бы его ни сделал, а уж тем более кто бы ни применил, преступник заслуживает наказания, — ноздри Каэтана раздулись, выдавая его отношение к тому, о чем он говорил. Меня коснулись даже нотки его ярости, которые совершенно не вязались с образом этого светлого человека. — Оно подавляет волю, лишает возможности сопротивляться, а впоследствии выжигает из памяти все произошедшее, чтобы человек — в данном случае вы, не могли бы ничего вспомнить.