наркотическим средством. У каждого на локтевом сгибе свежая ранка от шприцевой иглы, ну и, полагаю, мой диагноз подтвердится после анализа крови, – уверенно ответил доктор. Потом оглянулся на спящих мужчин: – Эти трое оклемаются, их жизни ничего не угрожает, а женщину надо срочно отправить в клинику – очень слабый пульс.

– В таком случае скорее везите, – распорядился Старцев и приказал Олесю Бойко сопроводить карету «Скорой помощи».

Тут подоспел и Бернштейн со своим сочинением.

– Готово, начальник, – протянул он два листка, исписанных мелким почерком. – Изложил все, что знал, и жутко надеюсь на вашу снисходительность.

Иван Харитонович взял листки и, развернув их к свету, принялся читать…

– А ты неплохо управляешься с карандашом и бумагой, – оценил он писанину Бернштейна, ознакомившись с его показаниями.

– В каком смысле, гражданин начальник?

– В смысле пишешь без ошибок.

Одессит расцвел, но горделивая улыбка быстро погасла на его лице.

– Я только на бумаге пишу без ошибок, – вздохнул он. – А в жизни я их столько натворил, шо страшно назвать цифру…

Глава одиннадцатая

Москва, Ленинградский вокзал

20 августа 1945 года

Появляясь раз в неделю в купеческом доме, осторожный Лёва преодолевал проходной двор очень споро, не задерживаясь ни одной лишней секунды. Незачем мозолить глаза соседям, полагал он, торопливо ворочая ключом в замке тяжелой двери.

Вдвоем с Авиатором он покинул дом и трусцой устремился в другую от Грохольского переулка сторону. Кое-как протиснувшись меж деревянных сараев, полноватый Лёва едва поспевал за широко шагавшим Борькой. Тот знал эти края не хуже Лёвы и держал курс к парку при НИИ скорой помощи имени Склифосовского.

Перед выходом оба сменили одежду. Авиатор шел без плаща и светлой шляпы, а пиджак держал в левой руке. В правой вместо чемоданчика покачивался выцветший вещмешок – надежная солдатская принадлежность, с которой в послевоенное время ходил едва ли не каждый третий мужчина. Разоделся и Лёва. Волосатое пузо теперь не торчало меж пол расстегнутой рубахи. Все до единой пуговицы были застегнуты, а поверх рубашки Северный надел новый пиджак, прикупленный по случаю на Даниловском рынке. На ногах его блестели начищенные кожаные ботинки. По какой-то неуловимой странности в этом одеянии Лёва походил на заведующего отделением Госбанка или на народного заседателя районного суда.

Пронесло. За весь недолгий путь от купеческого дома до вокзала больное сердце Лёвы ни разу не затрепыхалось в груди испуганным воробьем. Выйдя кружной дорогой на Комсомольскую площадь, парочка решила не появляться на вокзале вместе. Лёва отдал Борьке два заранее купленных билета до Великого Новгорода, еще разок напомнил о бдительности и, хлопнув его по плечу, приотстал. Борька же, ускорив свой размашистый шаг, вскоре исчез за высокими дверями главного входа.

Ленинградский вокзал являлся старейшим в столице, однако самым большим назвать его было нельзя. Да и число пассажиров, проходящих через его здание и перроны, оставалось скромным. Причина несоответствия заключалась в том, что крупных населенных пунктов вдоль Октябрьской железной дороги имелось не так уж много. Клин, Калинин, Лихославль, Бологое, Окуловка, Чудово, Тосно и, разумеется, Ленинград. Потому к Ленинградскому вокзалу в Москве подходила единственная железнодорожная ветка, делившаяся перед двумя перронами на три коротких пути.

Поездов по ветке курсировало немного, и сей факт сыграл с вокзалом злую шутку – жизнь его никогда не текла ровным и спокойным ручейком, как это происходило на соседнем Казанском, где поезда прибывали и отправлялись с короткими интервалами. На Ленинградском она пульсировала подобно бытию большой стаи галок. Вот в небе летает всего несколько штук, остальных не видать – они расселись по проводам и веткам, они гуляют по пашне и лугам в поисках пропитания. Внезапно по чьему-то сигналу стая разом взлетает, и за пару секунд пустое небо наполняется тысячами мечущихся птиц. «Боже! – удивляется свидетель представления. – Откуда их столько?! Ведь не набиралось же и десятка!..»

Похожее явление наблюдалось и на вокзале, куда семенил короткими шажками Лёва Северный. Когда три пути у перронов пустовали, жизнь здесь теплилась затухавшим печным угольком. Под сводами длинного здания слонялись несколько человек, столько же толкались в жиденьких очередях возле касс, почты, телеграфа или буфета. Но стоило к перрону подползти пассажирскому составу, как обстановка стремительно менялась. Откуда-то появлялись встречающие, из каждого вагона выплескивались волны счастливых пассажиров. Добравшись до цели, они радостно покидали надоевшие купе и оказывались в объятиях родни. Встреча переворачивала в их жизни прожитую страничку скучной дороги и сулила новые впечатления, свежие краски. После объятий и восторгов все вливались в единый мощный поток, направлявшийся сквозь вокзал к стоянкам такси или к автобусным остановкам.

Если же к перрону подавался пустой состав, то Ленинградский вокзал преображался до неузнаваемости. Жизнь бурлила и возле состава, где провожавшие давали последние напутствия путешественникам, где переезжавшие семьи метались от тележек носильщиков до тамбура и обратно, где к проверявшим билеты проводникам выстраивались очереди из нетерпеливых пассажиров. Бурлила она и возле касс, куда бежали с надеждой успеть на отходящий поезд те, кто не мог купить билет заранее. Бурлила она и в буфете, стойку которого осаждали страждущие выпить в дороге пива или лимонада.

Ровно в такой водоворот и попал Лёва Северный.

Сразу за дверьми главного входа он заметил милицейский патруль в составе четырех человек. Причем один был вооружен автоматом. «Ого! Никак после стычки с Авиатором решили вооружиться», – подумал Лёва, держась подальше от скучавших сотрудников.

Обстановка внутри вокзала ему не понравилась. Многолюдно, суетливо, шумно. Монотонный гул не позволял разобрать объявления диктора, а из-за большого скопления людей даже в объеме колоссального здания Лёве стало душно. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубахи, протиснулся между стоявшими в очереди людьми и поспешил к выходу на перрон в надежде, что людей там будет поменьше…

Надежды не оправдались, на перроне тоже было не протолкнуться. Однако свежий воздух порадовал, и Лёва стал медленно пробираться к нужному вагону.

Собственно, все, зачем он завернул на вокзал, умещалось в одном немудреном желании. Северный хотел убедиться в том, что Шатун с Хряпой доставили сюда найденного пловца и тот, познакомившись с Авиатором, сел вместе с ним в вагон поезда. От этой комбинации простых действий зависело ближайшее будущее организованного в купеческом доме наркотического притона. Получит Сильвестр хорошего ныряльщика, значит, поступит очередная партия чудо-марафета. А не получит, то о марафете можно забыть. А коли приключится такое