и келию начисто вымыли. Стоит блаженный посреди келии и сердито качает головой:

— Да-с, чистота… Аккуратность… Начальство, значит, приказало… И горшочков нет, и поесть теперь нечего…

— Да полно вам… Чего там — поесть… От ваших горшочков зараза ведь пошла уже…

— Да-с, зараза… А для меня хорошо…

Вот и поди столкуйся с юродивым.

XI

Все люди — Божии создания. Все состоим из тела и души… Все созданы прекрасно, возвышенно, по образу и подобию Божию. Одни у всех основные законы ума и нравственности. Когда нас хвалят, нам приятно, когда презирают — тягостно. Голод, холод, нищета — для всех одинаково чувствительны. Сознавая это, мы в каждой беде и опасности должны сочувствовать и помогать ближним. Возлюбиши ближняго своего, яко сам себе (Мк. 12, 31). Это первая и высшая заповедь, предписанная законом Божиим. И закон настолько силен, что даже звери любят подобных себе. Как же нам, людям, не любить подобных нам людей. Ведь, украшая жизнь нашу любовью, мы придадим ею величие нашей природе и будем в радость Ангелам и в веселие Создателю Богу.

Ревностно исполняя эту заповедь Божию, блаженный Паисий любил ближнего от всей души и был для одних — благодетелем, для других — грозным обличителем, для третьих — утешителем, а во многих случаях — и предсказателем какого-либо события в жизни: или радостного, или горестного. И это было понятно для всех.

Например, за три дня до мученической кончины Императора Александра II явился блаженный к своему племяннику[5] и просит дворника вызвать его. Племянник вышел и видит: о. Паисий нервный, пасстроенный. Ломает руки и дрожащим голосом говорит:

— Несчастье, душечко! Несчастье!

— Какое? Где?

— Да там… В Петербурге… Ангела Хранителя убьют… 40 мучеников будет.

Но племянник ничего из этой речи не понял. Наступило 1-е марта 1881 г., и весть о необыкновенном злодействе облетела весь мир. Ангела Хранителя земли Русской Императора Александра II действительно убили.

Перед тем как случиться большому голоду в Самарской губернии, приходит блаженный к тому же племяннику и усаживается за стол. Был постный день, и супруга хозяина стала потчевать о. Паисия борщом и рыбой. Борщика блаженный похлебал, а из рыбы повынимал косточки и за голенища сует.

— Зачем вы, дядя, это делаете? — спрашивают его.

— Про запас, душечко, про запас. Скоро великий голод будет. Все пригодится.

Было 15 июля 1888 года. В Киеве происходило великое торжество — празднование 900-летия крещения Руси. К этому же времени было приурочено и открытие памятника гетману запорожских казаков Богдану Хмельницкому. С самого утра все главные площади и улицы были переполнены народом и войсками. Был выставлен парад войск и на площади перед памятником Богдану Хмельницкому. С минуты на минуту ожидалось прибытие на парад начальника края, генерала А. Р. Дрентельна и других высокопоставленных особ. Вдруг неожиданно перед фронтом войск появляется блаженный Паисий с горшком каши в руках. Полиция засуетилась, но не дерзнула удалить его насильно, так как юродивого старца знал весь Киев и все благомыслящие относились к нему с большим уважением; а потому полицейские чины стали просить его уйти оттуда.

— Уйду, уйду, душечки, сейчас уйду, — отвечал блаженный, и вслед затем со всей силы бросил горшок с кашей на площадь. Горшок разлетелся вдребезги, а блаженный убежал за цепь войск и скрылся в толпе. Нечего было делать, пришлось полиции убирать черепки и кашу, так как медлить было некогда: вот-вот начальство нагрянет.

Между тем начальник края генерал Дреньтельн почему-то все медлил и медлил с выездом из дому.

Лошадь давно уже была подана, но он, сильно взволнованный, ходил все взад и вперед в своем помещении. Он сам не мог понять причины такого загадочно-тревожного состояния. Однако, оно все росло.

— Чего бы, кажется, не дал сейчас за то, чтобы не ехать на торжество, — так он говорил своей жене. — Такая тоска, такая тяжесть на душе. И сам не знаю, что делается со мной. Однако время ехать. Я и так уже опоздал.

С этими словами он простился с женой, вскочил на лошадь и помчался в сопровождении адъютантов на парад. Когда он достиг того места, где блаженный разбил горшок с кашей, с ним сделалось дурно и он свалился с лошади и тут же скончался.

По отъезде генерала Дрентельна на торжество, супруга его также начала сильно волноваться. Ей никогда не приходилось еще видеть мужа в таком угнетенном настроении духа. А потому, чтобы успокоить себя, она и сама решила ехать на торжество. Немедленно был подан экипаж. Но в то время, как генеральша стала садиться в экипаж, перед крыльцом появился о. Паисий с новым горшком каши. Полиция пыталась было удалить его, но он сердито запротестовал:

— Оставьте! Я сам уйду сейчас. Дайте только помянуть раба Божия Александра! — И с этими словами снял с себя шапку, перекрестился, взял ложку каши и произнес: «Упокой, Господи, новопреставленного раба Божия Александра». Совершив это, он немедленно удалился на обычный свой подвиг юродства, а генеральша отправилась на торжество и на пути встретила носилки с телом мужа.

Этот поразительный случай прозорливости блаженного старца о. Паисия немедленно стал известен всему Киеву и запечатлелся в памяти многих навсегда.

XII

За время 46-летнего пребывания в Лавре блаж. Паисий пережил много начальствующих лиц. Приснопамятные митрополиты: Филарет, Арсений, Филофей, Платон, Иоанникий и наместники Лавры: Лаврентий, Иоанн, Варлаам, Иларион, Ювеналий, Марк, Сергий, и множество лаврских старцев были свидетелями его великих подвигов Христа ради юродства.

Правда, лаврское начальство в первые годы его подвигов, как выше замечено, смотрело на блаженного весьма подозрительно и относилось к нему не особенно дружелюбно.

Но, впоследствии, когда слава о блаж. Паисии разнеслась повсюду и все стали относиться к нему с благоговением, как к угоднику Божию, тогда и лаврское начальство стало смотреть на него иначе и относилось к старцу весьма благосклонно и снисходительно.

Но ни слава людская, ни уничижение блаженного старца нисколько не смущали. Одного только страшился он — это гнева и неблаговоления Отца нашего, Иже ecu на небесех.