С высшими по чину блаж. Паисий обращался не особенно вежливо, и, как бы научая сильных носить немощи бессильных (Рим. 15, 1), обличал и укорял некоторых из них за их погрешности.

Идет благочинный Лавры игумен В-лий, а блаженный переходит ему дорогу и укоризненно бормочет:

— Ага, важничаете? Не знаете, как в Китаево иноки живут? Смиренно картошечку как чистят?

— Молчи ты! — сердится о. В-лий, — не то я тебя в Кирилловскую отправлю.

Но о. Паисий не унимается, ибо слова его вещают истину: о. В-лию так-таки и пришлось в Китаевскую пустынь на «понижение» перейти. Его назначили начальником этой пустыни.

С прибытием в 1882 году на Киевскую кафедру митрополита Платона, этого маститого труженика, остроумнейшего и ученейшего из людей, положившего великий труд на дело воссоединения униатов Юго-Западного края с Православной Церковью, — жизнь в Лавре пошла патриархальным, деловым порядком. Паства любила своего архипастыря от души и желала, чтобы Господь продлил жизнь его на многие лета. И действительно, маститый архипастырь, не смотря на свой весьма преклонный возраст, пробыл на Киевской кафедре около 10 лет.

В 1891 году, в день Успения Богоматери, народу в Лавре было видимо-невидимо. Божественную литургию в Великой церкви совершал митрополит Платон. Перед осенением народа дикирием и трикирием, владыка вышел на солею и возгласил: «Призри с небесе, Боже, и виждь и посети виноград сей»… Но остановился на полуслове от неожиданности, ибо блаж. Паисий, протиснувшись сквозь толпу народа, стал на солее и во весь голос завопил:

— Боже мой, Боже милостивый! Последний раз служу… Последний раз наслаждаюсь… Последний раз молюсь здесь…

Слова блаженного оказались пророческими: служба эта в день Успения была для митрополита Платона действительно последней, предсмертной, прощальной.

Накануне смерти митрополита, 30 сентября 1891 года, приходит блаженный к книгопродавцу о. Иоанникию в келию и, обмотав левый рукав тряпкой, на манер траура, вооружается очками с разбитым стеклом и, попросив Псалтирь, принимается усердно читать ее за упокой владыки Платона.

И действительно, на другой день (1 октября) маститый архипастырь скончался.

По смерти митрополита Платона кафедра Киевской митрополии была некоторое время свободна. Один из лаврских старцев, желая узнать от блаженного, кто из современных святителей займет это место, обратился к блаженному с хитроумным вопросом: «Осиротела наша Лавра. Лишились мы главного руководителя. Кого-то пришлют нам?» А блаж. Паисий, как бы не обращая внимания на его слова, оборачивается в сторону и указывая рукой на один из братских корпусов, говорит:

— Душечко! Вы знаете, кто вон в той келийке жил? Сначала монах Платон, а потом Иоанникий.

Спустя недели две, после вышеописанного разговора, на вакантную Киевскую кафедру был назначен высокопреосвященный Иоанникий, митрополит Московский.

Приснопамятный святитель Иоанникий отличался большим строительным опытом и любовью к строительству. С прибытием его в Киево-Печерскую Лавру начались для нее большие перемены. Старая, малая трапеза и при ней церковь были сломаны и на месте их воздвигнуты нынешние великолепные здания. Великая церковь Лавры реставрирована и расписана заново первоклассными художниками. Существующее в Петербурге на Васильевском острове Лаврское подворье с церковью при нем перестроено заново и сделано много других улучшений в хозяйстве обители.

Еще за целый год до прибытия митрополита Иоанникия в Киев блаж. Паисий провидя ожидавшие Лавру большие перемены, делился этой новостью и с другими. Влезет, бывало, на клирос, да клирошанам и шепчет: «Душко… скоро большие у нас перемены будут… Бо-о-лыпие…» Или возьмет палку и давай сбивать штукатурку со стен Великой церкви.

— Кладу начало, душко… Скоро московские каменщики да маляры понаедут. Всю церковь заново размалюют.

А то подойдет к углу старой трапезы, упрется лбом в кирпичи, будто глазом расстояние определяет, и давай кругом здания ногами отмеривать:

— Тесно, душечко, стало. Раздвинуть хочу.

По смерти наместника Варлаама был назначен на эту должность архимандрит Иларион. Окончив семинарский курс со званием студента и будучи человеком представительной наружности, выдающимся аскетом и администратором, о. Иларион пользовался всеобщим почетом и уважением. Довольный своим высоким положением наместника Лавры, он и не мечтал о епископском сане, но Промысл Божий решил о нем иначе. Наместник о. Иларион нежданно-негаданно был назначен епископом Переяславским, викарием Полтавской епархии, а впоследствии и епархиальным архиереем.

Задолго до назначения его на епископскую кафедру отправился о. Иларион обозревать Китаевскую пустынь. Подъезжает к монастырю и слышит ему во все колокола звонят, как архиерею. Был тогда послеобеденный час, и наместник, приняв это за насмешку, сделал начальнику пустыни выговор, но оказалось, что это сделал блаженный Паисий, который, провидя будущее о. Илариона, забрался втихомолку на колокольню и оказал ему архиерейскую почесть.

Желая во что бы то ни стало навести о. Илариона на мысль о предстоящем епископстве, Паисий всегда приставал к нему с двусмысленными вопросами:

— Ваше высокопреподобие! Зачем меня архиереем в Полтаву назначают? Ведь я мало учен. Епископом быть совсем не желаю.

А то направлялся однажды о. наместик в Великую церковь к литургии, а о. Паисий подбегает к нему, сует в руку свою палочку на манер архиерейского посоха и целует при этом руку:

— Ваше Преосвященство, — благословите!

О. наместник, не замечая в толпе о. Паисия и предполагая, что это простой богомолец, поправляет его:

— Я не «преосвященство», а наместник Лавры.

А блаж. Паисий громогласно в ответ:

— Ага! Наместник?! — Архиерей Полтавский и Переяславский.

Недели через полторы пришел из Святейшего Синода указ о назначении наместника Лавры архим. Илариона викарием Полтавским. Лаврская братия в знак своего сыновнего почитания поднесла епископу Илариону драгоценную панагию и митру. Покорный воле Божией, владыка Иларион стал с братией прощаться. Прибыв для этой цели и в Китаевскую пустынь, он захотел увидеть блаж. Паисия, который находился в то время в Китаевской богадельне. Приказав захватить для него на память персидский коврик, владыка вошел к нему в келию. А блаженный, встречая епископа с рогожей и подстилая ему ее под ноги, схватил со стола кусок недоеденного арбуза, и ну по стене подобие панагии и какие-то тысячные цифры малевать.

— О. Паисий, — говорит келейник епископа, — владыка вам коврик на память прислал.

— Ага, коврик?! А панагия моя где?! И митры нигде нет? Божечко, все вытащили! Все из сундука унесли!

По дороге в Полтаву