Раскрасневшееся с мороза лицо, запах зимней свежести…

— С возращением, — отзывается Павел и сердце колет тупой иглой, когда он на мгновение встречается с блуждающим взглядом. Павел стоит прямо перед ней, всего в каком-то шаге, а Лина не видит. И не слышит…

Кулаки сжимаются сами собой.

— В квартире стало свежее… Ты открывал окно?

Павлу не нужно отвечать, она всё равно не слышит, однако он всё-таки отзывается тихим «Да», пока Лина вешает куртку на крючок, и отступает в сторону кухни, захватив брошенный у стены рюкзак.

Пока Лина переодевается, он разберёт продукты и сделает чай.

Приняв форму кота, он лежит, прижавшись к бедру, и дремлет убаюканный теплом и её присутствием рядом. На мгновение Лина даже касается его головы: случайно, но так щемяще-приятно, что, забывшись, Павел тянется вслед за рукой, которую она убирает, поднимая, чтобы перевернуть страницу книги. Спустя несколько дней безразличия Лина возвращается к учёбе и в груди Павла звучит ласковое: «Умница», что он, впрочем, так и не произносит вслух.

Мобильник звонит в тот момент, когда Павел, положив морду на колено, снова дремлет, слушая, как шуршат страницы и как дышит, иногда недовольно ворча на что-то Лина.

— Я сейчас, — едва взглянув на экран, бормочет Лина, захлопнув книжку и вскочив. Позабытая закладка так и остаётся лежать на укрытой покрывалом подушке в паре ладоней от учебника.

— Здравствуй, Лев. — Доносится приглушенный голос Лины за закрытой дверью и подвижные уши Павла поворачиваются в сторону кухни.

— Нет, сегодня не могу. У меня экзамен на носу, нужно готовиться… Да и приболела я немного… Розы?

Павел вспоминает, как Лина совсем недавно паковала эти розы в пакет и уносила в сторону мусорного контейнера и усмехается, топорща усы.

— Они отлично стоят, знаешь, даже ничуть не завяли. Спасибо.

Голос Лины странно меняется и шерсть на загривке Павла приподнимается, а кончик хвоста дёргается.

— Нет, действительно не могу сегодня, прости. Давай в следующий раз.

Когти Павла входят в покрывало как раскаленный нож в масло и так же быстро выходят, когда Лина, попрощавшись, наконец-то открывает дверь.

— Знаешь, Паш, — заявляет она, отбрасывая мобильник к подушке, отчего потревоженная закладка съезжает. — Ну её, эту экономику, я устала. Давай лучше ёлку нарядим?

Небольшая, едва доходящая невысокой Лине до груди, старенькая, но пушистая ёлка занимает своё почётное место в свободном уголке комнаты.

Поставив макушку, Павел опускает взгляд и мягко улыбается. Лина сидит прямо на полу, скрестив ноги и увлечённо копаясь в коробке с игрушками.

— Эту или эту, как думаешь, Паш?

Лина подвешивает на пальцах две игрушки: старенькую, ещё доставшуюся от бабушки, заснеженную избушку и купленного в прошлом году пряничного человечка.

— Вот на эту ветку, — Лина дёргает свободной рукой за одну из нижних веток, и Павел качает головой, прежде чем толкнуть пальцем пряничного человечка. Тот тут же принимается покачиваться на верёвочке.

— Думаешь?

Павел молча дёргает за ветку чуть выше той, что выбрала изначально Лина. Говорить бессмысленно, она его не услышит, но они и так справляются. Без слов.

— Хорошо. Сюда так сюда. А это куда?

Павел осторожно снимает с её пальца избушку и вешает среди центральных веток.

— Знаешь…

Обернувшись на голос, Павел сталкивается с Линой взглядом и хоть он и помнит, что она его не видит, но сердце в груди всё равно ёкает. Сейчас она такая уютно-домашняя, с этими заплетёнными в короткую косичку волосами и в тёплой пушистой пижаме.

— Это так странно, — продолжает Лина, даже не подозревая, что ей сейчас любуются. — Не видеть тебя, но видеть, как ты вешаешь игрушки. Со стороны это выглядит довольно фантастично. Игрушка сама по себе плывёт по воздуху и надевается на ветку. Может видео такое снять? Как думаешь, в интернете зайдёт? Заведём канал, монетизируем и у нас будет хоть немного больше денег. Что скажешь? Назовём его… Будни домового?

— И тебе влетит от ректора, — ворчит Павел, на мгновение забывая, что Лина его сейчас не только не видит, но и не слышит.

— И мне влетит от ректора? — будто всё-таки слыша, повторяет Лина его слова, только интонация, с которой они звучат, скорее вопросительная. — Ты это, наверное, скажешь, да? Жаль, а ведь неплохая идея, скажи же?

Замершее было в надежде сердце медленно и тяжело бухает о рёбра. Вместо ответа Павел просто достает один из шариков из коробки: яркий и рыжий, как волосы Лины.

— Ты прав, давай лучше наряжать. А-то я размечталась.

Лина грустно хмыкает и подхватывает из коробки старенькую шишку.

Останавливаются они лишь тогда, когда в коробке не остаётся ни единой игрушки, а вся мишура пушистой змеёй обвивает ёлку. Лина тянется к розетке, втыкая вилку удлинителя и включая гирлянду. Та вспыхивает, раскрашивая ёлку ещё более яркими красками, и Павел выключает свет, погружая комнату в переливающуюся огоньками темноту.

— Красиво, да? — почему-то шепотом спрашивает Лина, подходя ближе к ёлке.

— Красиво, — так же шепотом соглашается Павел. Громкий голос сейчас кажется ему неуместным.

Он мягко подступает ближе к обнимающей себя за плечи Лине и замирает в каком-то шаге от неё, когда слышит тихий сбивчивый шёпот:

— Знаешь, мне так страшно… Нет, с одиночеством я справлюсь, до того как я переехала сюда я почти всегда была одна, маме нужно было строить карьеру и искать себе нового мужа, друзей у меня близких не было, но… Я не хочу терять тебя, понимаешь? Без тебя не просто одиноко, пусто. Не вокруг… Внутри.

Павел вздрагивает от этого признания и от того, как морщится, растирая грудину Лина.

«Всё будет хорошо» — хочется ему сказать, но язык не поворачивается. Будет ли это самое «хорошо»? Получится ли восстановить связь или тот, кто всё это делает, добьётся своего? Да и стоит ли что-то говорить, если она всё равно не услышит?

— Я только сейчас поняла… — Лина замолкает, прикрывая рот ладонью, и в свете мигающих огоньков капельки