дама Англии, а королева Мария прекраснейшая дама Шотландии. Елизавета рассмеялась и подала мне чашу, полную сахарных изделий. Если бы я пожелал сказать правду, то ущемить самолюбие Елизаветы было бы для меня небезопасно, ибо она была далеко не так прекрасна, как Мария Стюарт. Я очень хорошо знал человека, кому оказывается протекция и, более того, любовника последней принцессы, а именно Давида Риццио, музыканта из Турина, уроженца Италии. Напрасно я искал его, чтобы уговорить возвратиться назад в свое отечество. Однажды вечером он покинул меня в тот миг, когда тихо сказал мне, что хочет по причине существования тайной лестницы посетить королеву, ибо желает ночью отобедать с нею с глазу на глаз. Через два часа после этого он был убит.

Среди прекрасных королев шестнадцатого столетия необходимо считаться с Екатериной Медичи, которая была далеко не так плоха, как ее репутация. Французские женщины должны даже чтить память о ней, ибо она ввела во Франции изящные и нарядные одежды, которые находили применение у известного круга ее придворных дам, красота и грация которых были подобны красоте и грации горничных, служанок Венеры или Армиды. Можно было бы многое рассказать о Генрихе III и его любимцах. Франция в те времена находилась в брожении и головы здесь были так же воспламенены, как и в 1789 году. Если следствия были различны, то это послужило лишь причиной того, что королева Екатерина и ее дети приняли не так много бесполезных мер как Людовик XVI. Хорошо это или плохо, но двор под началом Валуа пытался справиться с этим течением, однако не подумал проследить за болезненным выражением бездеятельности, выразить в это время резкое противостояние новшествам и ничего не сделал, дабы воспрепятствовать их распространению.

Франция была при правлении Генриха III очень несчастна, и главная причина, которая привела к превращению светских интересов в религиозную вражду, заключалась в плохой позиции дворянства, которое под покровительством трона предалось всем беспорядкам, думая все исправить благодаря своему мужеству или управлению.

Как говорит господин де Лану, Франц I был первым, кто ввел в Европе обычай частных дуэлей, которые происходили без разрешения властей и без доказательства сомнительной причины как основания (поединка). Частные дуэли могли лишь иметь целью доказать мужество борющихся и они предлагали воинам средство купить своей шпагой право взаимно, на свой страх и риск, оскорблять (друг друга), так и право бесстрашно оскорблять людей слабее их, или людей, не обладающих опытом работы со шпагой и не осознающих собственного мужества. Энергия этого прекрасного действа нарушала домашний уклад придворных и любимцев Генриха III, (обреченных) без мужей испытывать страх и удерживать их долги без боязни перед своими кредиторами. Так определял господин де Лану, несмотря на то, что он был одним из храбрых французских рыцарей, суть дуэлей, как важнейшего источника беспорядков его времени.

Я не хочу (упоминать) о Лиге и событиях, которые она предопределила, ибо Европа все еще испытывает недостаток холодной крови и философии, чтобы об этом говорить разумным манером. Мне нечего сказать о мужественном и галантном Генрихе IV, чего бы уже не знал весь мир. Я хотел бы без всякой поддержки (со стороны) охотно признаться в восхищении, которое Салли с его длинной бородой внушил мне, и которое укрепилось с того момента благодаря чтению его Записок. Однако, находящийся там список вольных щедрот, которые он имел нескромность сделать в то время, когда тысячи слуг короны еще не были вознаграждены по причине многочисленных убытков, которые они понесли в гражданских войнах – этот список, говорю я, неизмеримо уменьшил мое почтение к знаменитому государственному мужу[36].

Я никогда не добрался бы до конца книги, если бы захотел вести прежде всего речь об ученых и художников первого ранга, об осведомленных, образованных и снисходительных князьях и господах, которых я знавал в Италии шестнадцатого столетия. Во время правления Людовика XIV я действительно видел в Париже вершину духа и изящества, однако для Вечного Жида, который никогда не мог более трех дней пребывать в одном и том же месте, прекрасно (даже) на мгновение встретить небольшой Парнас и малый Элизиум, все знание и хороший тон великого королевства, теснившихся в одном единственном городе. В Италии шестнадцатого века не было ни одного крупного помещика, и это явилось причиной, которая неизмеримо повысила научный и общественный статус страны.

При невозможности подсчитать всех знаменитых мужей, которых я там знал, должен я по меньшей мере назвать некоторых, исключительно женщин, за их духовность и поэтическое дарование, как, например, Виктория Колонна, маркиза Пескара, Вероника Гамбара, графиня Корреджио, Констанция Авалос, герцогиня Амальфи, Туллия Аррагонская и т.д. Дворяне и женщины Италии посвятили себя наукам больше, чем во Франции, ибо ничего лучшего они не могли делать в стране, где не было ни Версаля, ни Марли.

Среди ведущих правоведов шестнадцатого столетия следует считаться с господином Фибраком, который обладал склонностью изготовлять стихи, (создал) ученое и мудрое сочинение, которое ревнивые мужья того времени рекомендовали своим женам, которые со своей стороны предпочитали живого Рабле. Они обладали ловкостью, достойной удивления, истолковывать все бессмыслицы Панурга, Пантагрюэля и Гаргантюа. Я сознаюсь, что в этом пункте их благоразумие было более глубоким, чем мое.

Меж тем, мне не трудно было понять центурии знаменитого Нострадамуса, ибо я помогал ему их изготовлять, чтобы посмеяться над легковерием наших современников. Вообще провансальский астролог знал о прошлом меньше меня и о будущем он знал не больше[37].

Глава VII

Путешествие Вечного Жида с начала семнадцатого столетия до смерти Людовика XIV, короля Франции

Людовик XIII, который избрал мадемуазель де Лафайет своим доверенным лицом, Чинжмарс своей возлюбленной, а Ришелье своим гофмейстером, не сделал ничего остроумного во время своего правления. Но такой наблюдательный гражданин мира, как я, мог в качестве наказания с полным правом досыта веселиться во времена Фронды. Она могла бы дать мне сюжет для бурлескного стихотворения, ежели я был бы поэтом, а так как есть люди, которые являются или хорошими, или плохими поэтами, я не понимаю, почему подобный замысел не был выполнен.

Двор Филиппа IV, короля Испании, был намного роскошнее того, каким почти сносно управляли Людовик XIII и великие господа. Не так было во Франции: не соответствовала, к примеру, наглость знаменитого командира полка из Коринфа, который своему камердинеру Жоли сказал: Мой добрый друг, ты губишь свое время тем, что заранее читаешь мне наставления; я знаю, что никуда не гожусь, однако в насмешку тебе и всему миру я хочу таким