был чужой, странник-ходун. Большого народа он, вашего. – призналась Тася. – А почему я, думаешь, племя покинула? Он же ушёл, вот с кровью и передалось.

– Погоди-погоди. – остановила Ракель. – Если я правильно понимаю... отец-ходун... Ты что же, помесь, получается? Прям как я?

Тесету, подумав, кивнула. Новость действительно объясняла многое, и Ракель тут же сообразила, как употребить этот факт себе в пользу.

– Сёстры мы с тобой, Тася. – торжественно объявила Ракель.

– Как это?

– А очень просто. Я расскажу, как было. – для простоты Ракель подобрала с земли горсть камней и показывала на них. – Представь... вот женщина из племени Сныть-горы, твоя мать.

– Иричь. – добавила Тася. – Иричь-Звонкий-Щебет.

– Иричь. – согласилась Ракель. – Вот мужчина-странник. Вот ты, вот я. Странник ушёл в Подбень, взял с собой этот камешек, меня то есть. А ты осталась в племени, с Иричь. Понимаешь?

– И да, и нет. – повторила Тася.

– Да всё просто. – убеждала Ракель. – Ты про отца своего знаешь мало, я про своего – много. С матерями всё наоборот. Запросто может быть, что здесь не четыре человека, а два. Истории сходятся!

– Моя мать со Сныть-горы. – напомнила Тася. – Твоя – из Сверейников.

– Так мне сказали. – Ракель легкомысленно пожала плечами. – Как оно на самом деле, можно только догадываться. Ты вот была у Сверейников, и что? Никакую Улини там не видела. Я так думаю, она не из этого народа вовсе, а как раз-таки со Сныть-горы.

Тася молча переваривала сказанное.

– Тебе сколько лет? – продолжала наступать Ракель. – Ну, то есть, вёсен.

– Двадцать первая идёт.

– Вот! А мне... побольше мне, в общем. Значит, я прихожусь старшей. И советую тебе, как старшая сестра, Таисия. Ты больше безобразием не занимайся, ни за какие серёжки. Поверь мне, оно того не стоит.

После долгого, напряжённого раздумья, Тесету заговорила неожиданно беззаботно:

– А я спрошу у старейшин. Они всё знают. Но если Эля хочет быть сестрой, давай побудем – не вопрос.

Корнет выглянул как раз вовремя, чтобы застать объятия воссоединившихся сестёр. Он улыбнулся и жестом позвал вовнутрь.

– Новых тумаков не получил? – издевалась Ракель.

– От святого и тумаки как пряники. – отмахивался корнет. – Осторожно, ступенька тут.

Тьма в часовне мешала как следует разглядеть внутреннее убранство, но по очертаниям бардаком не пахло. От лаза в полу шёл свет, а рядом мялся тот самый незнакомец с рынка.

Укрытый чёрной мантией и темнотой храма, с примусом в костлявой руке, отец Устин мог бы смотреться жутко, если бы столь явно не проступали в нём вина и сожаление. Всем своим видом настоятель будто оправдывался за причинённые неудобства. Для Назара он запомнился как ревнитель веры, для Ракель – как опасный бродяга, но по правде это был лишь потерявший всё старик.

Обмен приветствиями кончился неудобной тишиной, и настоятель пригласил спуститься в погреб. После взбучки от патрульных он прихрамывал, но от помощи упрямо отказывался.

Назар смело сошёл по ступеням, подал руку Таське. Ракель спускалась последней, с некоторой опаской, не теряя настоятеля из поля зрения.

– Грешно праздничать в месте Божием. – пояснял Устин, заметив её замешательство. – А здесь считай отдельно, ещё и под землёй. К чертогам нечистого ближе, значит и до мирского сподобляет, согласитесь?

Корнет довольно хмыкнул.

– Что же, всегда тут ютиться? – спрашивала Ракель, оглядывая тесноту подвала. – Не разумно ли расширить помещение?

– Точно так искуситель и нашёптывает. – уверенно отвечал Устин.

Ракель фыркнула на улыбающегося корнета и попыталась припомнить – случалось ли ранее такое, чтоб общение с человеком не заладилось уже с первых фраз?

Устин по-хозяйски суетился, разливал заранее заготовленный чай, перебрасывался с корнетом о чём-то своём. Ракель потянулась к чашке, но настоятель сделал знак подождать. Трижды он обвёл весь стол знаком кольца, и лишь после разрешил выпить.

– Вот растолкуй, отче. – говорил Назар, усаживаясь напротив него. – Писание гласит, что с начала времён власть над всем сущим была поделена на части между добром и злом, ровно как этот пирог.

Назар с аппетитом ухватил кусок пирога с ягодами.

– Так, пожалуй. – кивнул настоятель, выбирая себе часть поменьше.

– Но настал день, – продолжал корнет, – когда всё человечество переметнулось на службу к нечистому...

– Тогда и пришёл Конец. – подтвердил Устин. – Анафемой обрушилось на землю полымя небесное. Зло само себя стало выедать.

– Конец зовётся Концом, только вот зло себя до конца не доело. – парировал корнет.

– Злу мало голову срубить, – говорил Устин, – оно же не зверь. Как растенье скорее... сколько не руби, корни останутся.

– К шаману без даров пришли. – шептала Тася.

– Ничего, перетопчется. – ещё тише отвечала Ракель.

– Хорошо.