кровать Андрея пустовала. Татьяна встала, прошла в ванную, стараясь не шуметь. Ее била мелкая дрожь. Обычно Таня принимала по одной таблетке в день, но здесь уровень ее тревоги зашкаливал. Поэтому она утроила дозу, игнорируя побочку.

Татьяна зашла в кабинку, высыпала в ладошку горстку таблеток. Ее спокойствие, настроение и продуктивность зависели от сертралина[1] многие годы. Она не раз пыталась от него отказаться, снижала дозировку до одной восьмой таблетки, но каждый раз срывалась. Принимать начала не ради себя, а ради своих подопечных в кризисном центре. Потому что была нужна им.

IV

13 лет до начала эксперимента

Последние пару недель Татьяна возглавляла протестное движение против Виталия Кирсанова, местного чиновника и детского омбудсмена. Его обвиняли в убийстве собственного сына и растлении воспитанников подшефного детского дома. Судебный процесс был громким и широко освещался в СМИ. Прошел слух, что благодаря статусу и связям Кирсанову могут дать всего восемь лет, и город накрыло волной возмущения.

Поэтому, когда к Татьяне обратилось местное издание за комментариями, она со свойственной ей прямотой обвинила в преступлениях не только Кирсанова, но и нескольких местных чиновников. Она была уверена, что в области действовала целая сеть влиятельных педофилов, и жаждала расправы. Директрисе кризисного центра инициатива подчиненной не понравилась.

– Таня, мать твою! – кричала начальница. – Это дело одного Кирсанова, одного! И его вина доказана. Теперь ты всю мэрию на уши поднимаешь? У меня сегодня с утра звонки из департамента, меня чихвостят в хвост и в гриву!

– Сядет он один, а остальные? Он не один детей трахал!

– Нельзя обвинять людей на основании догадок! Причем таких людей! Наш центр – дотационный. Нам мэрия помогает, если ты забыла!

– Понятно… – многозначительно протянула Татьяна.

– Что тебе понятно?!

Татьяну душил гнев. Она презирала эти подковерные игры и унизительное чинопочитание, поэтому намеревалась идти до конца.

– Таня, ты знаешь, тебя здесь очень ценят. Я закрывала глаза на многое. Но это – перебор. Ты всех нас подставляешь.

– Кирсанов сядет, и о нем забудут все через полгода. А остальные как? Так и будут развлекаться! Ты что, не понимаешь? Нужно орать, кричать, что-то делать! Сейчас, сегодня!

Начальница присмотрелась к Татьяне: челюсть непроизвольно двигалась, как на шарнирах, плечи подергивались.

– Ты что, опять на таблетках?

– При чем тут это?

– При том, что я тебя уже предупреждала…

Татьяна заходила по кабинету:

– Значит, пока нужно было людей на митинги собирать, по трое суток без сна в типографии торчать – никого мои таблетки не смущали. А теперь, значит, смущают. Знаешь, что? Иди ты на хер, Лена!

Начальница вздохнула. Как она устала от этих борцов за справедливость…

– Значит, так, Николаева. С этого дня ты в неоплачиваемом отпуске. И чтобы ни на митинги, ни на пресс-конференции не совалась, поняла меня? Придешь в себя – поговорим.

Татьяна злобно смотрела на директрису:

– Попользовались и выкинули, значит? А дети как же?

Начальница села за стол, уткнулась в папку с документами, демонстрируя, что разговор окончен. Татьяна скинула со стола стопку агитационных листовок и выпалила:

– Ну и целуй дальше жопы своей мэрии!

Татьяна вышла, хлопнув дверью. Со стены упала почетная грамота за вклад в развитие социальной сферы города с подписью мэра.

V

33 часа 10 минут с начала эксперимента

От удара в дверь Татьяна вздрогнула и уронила в унитаз весь запас сертралина. Таблетки таяли на глазах. В дверь заколотили.

– Таня, открой! – похоже, у Кати опять истерика.

Татьяна преодолела брезгливость, облизала с ладоней остатки растворившегося препарата и поспешила на крики.

– Я пытался ее разбудить… – горько объяснился Андрей перед всеми в гостиной.

Катя опустилась на колени перед Наташей и закрыла рот рукой. Золотая рыбка выпрыгнула из своего аквариума, сделала в воздухе сальто и нырнула обратно. Когда она вошла в воду, прозрачная жидкость всего на секунду окрасилась в серый грифельный цвет. Никто этого не заметил…

– Может, она просто в отключке? – Платон растерянно смотрел на остальных. – Или вообще разыгрывает нас!

Татьяна окинула Платона презрительным взглядом и обратилась к Андрею:

– Рассказывай.

– Мы поговорили… – растерянно вспоминал Андрей. – Когда шел обратно, она…

– Она не дышит?! – словно очнувшись, спросил Рома.

– Она мертва, – тихо сказал Андрей.

Рома направился к выходу.

Кате вдруг стало очень холодно.

– Ей, наверное, нужен врач? Нужно позвать врача, – Катя пыталась растереть онемевшие пальцы.

Татьяна посмотрела ближайшую камеру наблюдения:

– Спустится к нам кто-нибудь или нет?!

Катя протянула руку с полотенцем ко рту Наташи, чтобы убрать пену.

– Не трогай! – одернул ее Нурлан.

– Отойди, девочка… – Татьяна отодвинула Катю, но на всякий случай проверила пульс Наташи.

Из коридора доносились удары в дверь.

– Суки, – кричал Рома, – открывайте! Нужна помощь, срочно!

Катя бормотала себе под нос:

– Нужно что-то делать… Что нам делать?..

– Нужно вызывать Профессора. Эксперимент закончился, – подытожил Андрей.

Татьяна дотронулась до склизкой пены на подушке.

– Похоже, передоз.

– Чтобы так передознуться, надо героин ложками жрать! – проорал Рома из коридора, продолжая тарабанить в дверь. – Профессор! Я тебе на хуй глотку вырву, слышишь меня!?

Платон терял самообладание – к такому жизнь его не готовила. Андрей заметил под диваном фляжку, осторожно поднял ее рукавом пижамы. Понюхал горлышко, поморщился.

– Мне надо наверх, – повторял Платон, как в бреду, – мне надо наверх!

Сергей Аркадьевич дрожал.

– Да что же это делается! – закричал он. – Почему не открывают дверь? Эй! – Старик смотрел в камеру. – Если вы нас не выпустите, я вам такое устрою! Проверками задушат вашу гнилую контору! Слышите?

– Они-то слышат, – спокойно заметил Нурлан, – камеры пишут. Но прошло уже минут пятнадцать. Значит, не хотят открывать.

Рома вернулся в гостиную.

– Ну что, суки, доигрались?! Кто?! Кто это сделал, мрази?!

Рома обвел взглядом присутствующих.

– Она только тебе дорогу перешла, старый козел! – Рома двинулся на старика.

– Да как ты смеешь! – старик дал креслом заднюю. – Я уважаемый… Я инвалид…!

– Тихо, на хуй! – крикнул Рома, схватив его за грудки. – Выворачивай карманы, паралитик!

Рома принялся обыскивать сопротивляющегося старика.

– Убери свои ручонки, нарколыга!

Андрей подошел к Роме сзади и попытался оттащить его от Сергея Аркадьевича. Рома с размаху ударил Андрея локтем в лицо, тот упал. Катя вскрикнула, Татьяна увела ее подальше от драки.

Рома бешено колотил Андрея по лицу. Бил он, а больно было ему.

Рома почувствовал, как его подняла сильная рука. Нурлан крепко взял Рому в захват, тот и дернуться не мог.

– Пусти меня! Откройте ебаную дверь!

VI

33 часа 45 минут с начала эксперимента

Профессор пытался освободиться. Дергал руками и ногами, но узлы на веревках держались крепко. С потолка на голову Мещерского сыпалась опилки. Наверху мерял шагами комнату Охотник. Часы Мещерского пикнули.

– Мне нужно принять лекарство! – крикнул Профессор. – Пожалуйста! Я ведь нужен вам живым!

Шаги наверху стихли. Крышка люка открылась.

– Во внутреннем кармане пиджака. Одну таблетку.

Охотник проверил карманы Профессора, вынул старую музыкальную шкатулку и таблетницу. Повернул ручку шкатулки – подвал заполнила приятная мелодия.

Мещерский молчал. Охотник сунул находку в свой карман.

Профессор почувствовал, как грубая мужская рука открыла ему рот и закинула таблетку. Профессор судорожно сглотнул. Лязгнуло железо.

– Постойте! Не уходите. Я вас обидел? Я постараюсь это исправить,