поста быть не может: либо мы верим в то, что Иисус действительно всегда с нами, либо рассуждения о его пребывании с нами до скончания века – только демагогия (и такой демагогии в современном дискурсе очень много). Опираясь на этот текст, можно сделать только один вывод: если мы считаем, что Иисуса с нами нет, тогда мы можем, конечно же, поститься, но тогда, получается, мы не верим тому самому откровению, что он теперь с нами во все дни до скончания века и его присутствие действительно среди нас.

Дело в том, что пост, который установили фарисеи, – не траурный, как было раньше, это пост аскетический, как и у Иоанна Предтечи. Для иудеев пост чаще всего носил траурный характер, но здесь речь идет о посте праведности, и это нарождение аскетики.

В этой истории интересно то, что фарисеи уже обнаруживают Иисуса вкушающим еду с мытарями и грешниками у Левия в доме. А совместное застолье для древнего мира – это признак союза, согласия и дружбы. Так возникает некоторое напряжение. Начиная с 14-го стиха, евангелист рассказывает про эпизоды, в которых видно все больше и больше эпатажа в поведении и высказываниях Иисуса.

Мк. 2:21–22 «Никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани: иначе вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые».

Небеленая ткань – значит, нестиранная и еще не севшая. Соответственно, когда вещь с такой заплатой постирают, ткань сядет, и вещь будет испорчена. То есть если ткань новая, к старой ткани пришивать ее бессмысленно. Мехи – это кожаные бурдюки, в которые можно заливать жидкости, в том числе вино. Когда бродит молодое вино, оно может порвать старые мехи.

Молодое вино – это метафора нового учения, мехи – учение старое. Новое плохо сочетается со старым – такова основная идея. Но что есть новое? У многих создается впечатление, что Новый Завет – это обновленный Ветхий, то есть нужно стараться делать то же, что и фарисеи, только лучше и праведнее. Однако возникает закономерный вопрос: в чем тогда принципиальная разница? По этой логике, Новый Завет – лишь более строгий, дополненный свод правил. До Иисуса было несколько заветов: с Адамом, с Ноем, с Авраамом. В каждом случае был новый союз и, по сути, новый завет. В библеистике уже давно утвердилось правило, что понятие «Ветхий Завет» нигде не фигурирует. Правильнее воспринимать Ветхий Завет не как старый, а как первый, потому что за ним последовал второй, третий, четвертый. Более того, иногда между Богом и каким-то конкретным человеком заключается собственный отдельный договор на специфических условиях. Тогда в чем принципиальное отличие Нового Завета? Он обновленный или новый концептуально? И на самом деле ответ прост – Новый Завет принципиально иной, и вот эта инаковость и обозначается метафорами этого текста. Оба образа – вино и меха, новая и старая ткань – выражают идею противостояния.

Мк. 2:23–24 «И случилось Ему в субботу проходить засеянными полями, и ученики Его дорогою начали срывать колосья. И фарисеи сказали Ему: смотри, что они делают в субботу, чего не должно делать?»

Кажется, что это несколько странные отрывки, потому что Иисус с учениками в субботу идет полями, ученики срывают колосья, трут между ладонями и едят зерна. В вину им вменяется то, что они обрабатывают зерна, – а это работа. Но интересно здесь другое – откуда фарисеи узнали, что Иисус с учениками это делали? Фарисеев с ними, конечно, не было, но напрашивается вывод, что кто-то присматривает и рассказывает им. То есть речь идет о постоянном наблюдении: возможно, некто из среды учеников, смущенный происходящим, стремится свериться по поводу этой ситуации с другими мудрыми людьми. Кому-то из них нужна верификация, можно ли вести себя таким образом, как предлагает Иисус, и он хочет удостовериться у фарисеев.

Мк. 2:25–26 «Он сказал им: неужели вы не читали никогда, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? как вошел он в дом Божий при первосвященнике Авиафаре и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников, и дал и бывшим с ним?»

Эту любопытную историю можно обнаружить и в Ветхом Завете. Там, правда, священника Авиафара не было, что, кстати, наводит на мысль, что Иисус ошибся в имени первосвященника. Или он знает нечто, чего не знает Ветхий Завет. Значит, неточность либо в тексте книги, либо в словах Иисуса. Скорее всего, дело в том, что Иисус берет эту информацию не из оригинального текста, а из таргумов – толкований, вторичных источников. Вообще, часто цитаты, которые использует Иисус и впоследствии апостолы, взяты не из оригинальных текстов, а из толкований – облегченных, переведенных и адаптированных для простых людей текстов. Тогда не было столь трепетного отношения к оригиналу в духе «а давайте не будем переводить, это священный язык». Единственный вариант – когда Тору читали в аутентичном изложении, но коротенькими отрывками, а после долго рассуждали о прочитанном.

Так о чем же история, которую вспоминает Иисус? Во времена Ветхого Завета была скиния, где находилась Святая святых [25]. Там приносились определенные жертвы. Животных приносили в жертву во дворе скинии, а особые жертвы, более священные – хлеб, зерно, масло, вино – вносились внутрь, в Святое. Там стоял стол, на котором они стояли как жертва Богу [26] и считались великой святыней. Первосвященники, которые служили в скинии, должны были все это съесть. Но если кто-то, кроме священников, прикасался к сакральной еде, за осквернение святыни полагалась смертная казнь. Давид, о котором вспоминает Иисус, действительно, убегая от Саула [27], попал в скинию, где за неимением другой еды съел жертвенный хлеб, и это было прямое нарушение закона и, по сути, кощунство. Здесь Иисус апеллирует к этому событию, хотя можно было бы просто сказать, что закон не воспрещает по субботам перетирать зерна в ладонях. Если проанализировать характер примеров, которые приводит Христос, можно увидеть одну отличительную черту, которая их связывает: в центре находится человек. Фарисеи приходят к Иисусу с законом, где четко указано, что необходимо делать. Христос в принципе избегает обращения к закону: его интересует человек и его нужда. Если следовать логике Иисуса, все очень просто – все для человека, а коль скоро это для человека, значит, можно этим пользоваться, а иначе зачем вообще этот закон и все