Глава 15

Второе рождение

К осени директор школы выхлопотала для Коржевых половину частного дома по соседству со своим.

– Здесь огород и сарай! – обрадовалась Олтуган. – Посадим овощи, заведём корову, молоко своё будет!

Выбелили заплесневелые углы, расставили пожитки, купили с рук кровать, стали обживаться. Для Акбалжан Миша смастерил нары, как в её старом доме. Сидеть на стуле она так и не привыкла.

Жанат рано начал ползать. Шмыг – и на четвереньках к двери.

– Ой, пол холодный! – вскакивала Акбалжан.

Надевала внучку тёплые штаны и шерстяные носочки, но тот всё равно заболел.

В один из вечеров поднялась температура. Малыш кашлял и плакал. Пневмония развилась быстро. Олтуган с сыном положили в райбольницу.

Он ослаб и тяжело дышал.

– Антибиотики не действуют. Попробуем переливание, – решил врач.

Большим шприцем у Миши набирали кровь и вливали сыну в венку на лбу. Жанат исходил криком. Олтуган, зажмурившись, боялась шевельнуться. Муж крепко держал её за руку.

Когда и это не помогло, кто-то посоветовал сделать компресс с редькой и мёдом. Наложили липкую массу густым слоем Жанату на грудь, малыш начал извиваться. Кожа моментально побагровела. Олтуган, испугавшись, всё вытерла. Кашель сразу стал полегче. Повторили ещё пару раз, и мальчик пошёл на поправку. Он ещё долго оставался хилым и бледным, покашливал. Но ходить научился быстро. Акбалжан старалась чаще выводить внука на улицу, чтобы загорал на солнышке.

Однажды, усадив его во дворе с игрушечной машинкой, она забежала на веранду проверить суп на плите. Вернулась, а Жаната нет. Взгляд упал на бочку с водой, вкопанную в землю. Оттуда поливали огород. Метнулась к бочке, вытащила захлебнувшегося ребёнка. На её крик примчалась соседка, медсестра Валя. Положила Жаната себе на колено, запрокинула ему голову и зажала нос. Набрала полную грудь воздуха, резко выдула ему в рот. Жанат закашлялся, заплакал.

Прибежали родители. Олтуган схватила сына, прижала к груди. Он ещё долго всхлипывал и подрагивал у неё на руках.

– Как я могла! На минуту отошла! – сокрушалась Акбалжан.

«Теперь Жанат снова заболеет, после ледяной воды», – переживала Олтуган.

На следующий день Миша бочку выкопал, выбросил, яму засыпал. А Жанат после этого случая выздоровел окончательно.

Глава 16

Решение

Олтуган вышла на задний двор больницы, заросший травой. Оторвала сухой лист полыни. Растёрла в ладонях, вдохнула запах. Ей всегда нравилось, как пахла полынь.

Вытерла глаза. Развернула носовой платочек, глянула на нарисованную девочку с бантиками, скомкала и сунула платок в карман медицинского халата.

Зашла в свой кабинет, заполнила журнал. Ровно в пять сложила бумаги в сумку, посмотрелась в зеркальце, припудрилась и пошла домой.

Ужинать не стала, сказала, что болит голова.

Сначала хотела всё рассказать Мише, но потом решила его не тревожить. Съездит в райцентр, и дело с концом.

Ночью ворочалась. Во сне мелькали быстрая речка, девочка на плоту, хрупкий мостик… Встав утром к автобусу, поняла, что не хочет ехать. Что-то невесомое, но сильное не пускало, лёгким облачком вздыхая внутри.

Олтуган всегда мечтала о сыне и дочери. Жанату четыре. Ей хотелось шить девчачьи наряды, заплетать косички.

Пошла на работу. Встретив акушерку, сказала, что не поедет на аборт.

Та пожала плечами:

– Как знаешь! Я бы на твоём месте подумала, не дай бог, больной после спирали родится.

– Моя дочь будет здорова! – прошептала Олтуган. Ей казалось, эти слова нужно обязательно произнести вслух, пусть тихо, тогда они сбудутся.

Через семь месяцев, тёплым майским вечером они с Мишей пришли в больницу. Когда Олтуган увела медсестра, он попросил сигарету у прохожего, хотя не курил.

Наутро, ровно в девять часов, родилась девочка.

– С ней всё нормально? – первым делом спросила Олтуган и, услышав утвердительный ответ, попросила коллег оставить ребёнка с ней, хоть это и запрещалось. Дождалась, когда все выйдут, раскрыла пелёнку, осмотрела крошечное тельце. Проверила родничок, посчитала пальчики на ручках и ножках. Легла. Солнечный луч пробился между казёнными занавесками, прыгнул ей на щеку, разлился светом по лицу. Стало хорошо и спокойно. Разве есть кто-то в мире счастливее неё?

Осторожно постучали в окно. Олтуган приподнялась, отодвинула шторку и увидела Мишу с огромным букетом душистой сирени.

Рождение девочки отмечали с размахом. Родня горланила поздравления у больницы, на что Олтуган грозила им кулаком. Разъезжали вокруг больницы на мотоцикле, орали песни. Кто-то выпал из мотоциклетной люльки, кто-то заснул на полу в гараже.

Таким и запомнилось всем 20 мая 1977 года. День моего рождения.

Часть III

Мария

Глава 1

Алла қосса

Я выбрала чёрно-белое фото себя шестилетней. Загрузила в онлайн-программу. Когда девочка с чёлкой, заколотой набок, начала поворачивать голову, я будто вернулась на много лет назад и увидела мир её глазами.

Вот сижу на плече высоченного десятиклассника, в косички вплетены пышные банты, внизу стоят дети в школьной форме с букетами георгинов. Сжимаю колокольчик, перевязанный красной лентой, трясу, чтобы звенел громче. Задираю подбородок – мама говорит, так не видно, что боишься.

Вот я за первой партой, в руках – букварь, фотограф велит улыбаться и не моргать. Улыбка не получается, глаза слезятся – тогда я не поняла, что заболеваю.

Картинки оживают дальше. Я дома. Не могу согреться под толстым одеялом, пахнущим овчиной. Пью горькое лекарство, запиваю тёплым молоком с мёдом. Выполняю команды «Дыши – не дыши», когда к моей спине прижимают прохладный кружок стетоскопа. Под мышкой – градусник. Вокруг – встревоженные глаза родных, кастрюля с картошкой, банное полотенце над лицом, и в этой горячей темноте нужно втягивать пар, потеть и кашлять.

Папина ладонь – большая, шершавая. Уклоняться от неё буду позже, подростком, тогда папа станет называть меня ёжиком. Скучать по этой ладони начну через много лет.

А пока он гладит меня по волосам. Рассказывает сказки. Я представляю уходящие в небо зелёные стебли волшебного гороха. Растворяюсь в кисельных берегах. Я то здесь, на диване, то там, в туманных мирах. Словно вдалеке слышу папин голос.

Не плачь, девчонка, пройдут дожди,

Солдат вернётся, ты только жди!

И наконец однажды в темноте – шёпот мамы рядом:

– Тридцать шесть и шесть! Слава богу! Но лечиться ещё долго…

Всё снова наполняется ощущениями, запахами, вкусами. Жгучие горчичники. Вонючая мазь, ею мажут грудь. Барсучий жир в столовой ложке. Железный горшок с подстеленной газеткой. Сладкие жёлтые витаминки, как рассосёшь, становятся кислючими. Наконец мягкий, как вата, сон.

– Аже![56] – зову утром бабушку.

– Ау! – поворачивается она.

Я лежу на деревянных сәкі, которые занимают полкомнаты. На них расстелены корпешки из цветных лоскутов и дастархан. Аже намотала на пузатый самовар мои колготки – чтобы были тёплыми, когда проснусь.

Прижимаюсь спиной к белёной стене. Она приятно греет, с обратной стороны, в прихожей – печка.

На стене напротив – карта Оренбургской области. На карте – кружочки-города, среди них наш райцентр Кувандык. Брат Жанат отметил точку ниже него, под синей линией реки, и подписал: «п. Урал».

В углу комнаты – железный сундук с выбитым на массивной крышке орнаментом. Аже складывает туда шуршащие ткани, бархатные тюбетейки, новые детские костюмчики, коробки конфет и всякий дефицит. Перед тем как пойти в гости, поднимает крышку, перебирает запасы. Если повод стоящий, для женщины можно взять панбархат, а то и парчу, для мужчин – рубашки, изредка костюм шалбар – так аже называет пиджак с брюками. Обратно тоже приходит с подарками и кладёт их в сундук.

Часть запасов хранится под нарами. Однажды мы с братом, оставшись одни, выудили среди коробок индийский чай, припрятанный для гостей. Залили кипятком и потягивали деловито, как взрослые.

Мама, пожурив нас, рассмеялась:

– Надо же, дети, а в чае разбираются!

Я не поняла, чем эта заварка отличалась от той, что брат называл мусором. Мне просто понравился рисунок на жёлтой пачке: голубой слон, бородач в чалме, красные купола.

Прижимаюсь щекой к ажекиному мягкому лицу, пахнущему бельём, которое сушили