– У меня нет мобильника, – призналась Флинн, не зная, стыдиться этого или нет.

Даниэля её признание, казалось, совершенно не смутило.

– Хорошо, – сказал он, – тогда лучше всего будет сразу же написать ей письмо.

– Сейчас? – слегка испугавшись, спросила Флинн.

Даниэль, прищурившись, выглянул в ночь, словно впервые осознал, что вокруг темно. Он долго всматривался в циферблат старых часов на запястье.

– Ну что ж, – улыбнулся он, – пожалуй, лучше завтра. На следующей остановке в воскресенье утром я его отправлю. По воскресеньям экспресс всегда заправляется всем, что требуется на неделю. Павлины в это время гуляют по вокзалу и спускают все деньги на сладости и всякую ерунду. Например, Никос из третьего класса, если не ошибаюсь, собирает изречения, напечатанные на обёртках Рахенснафа. – Он покосился на Флинн.

А Флинн подумала: «Но я же не павлин». Никогда ей не придётся ни учиться тому, как изменяют мир, на таких уроках, как героизм или стратегия и уверенность, ни на самом деле изменять его после окончания школы.

Однако она ничего не ответила.

Над их головами потрескивали ночные светильники. И опять Флинн не смогла разглядеть в них ни лампочек, ни свечей. Под ними роились комары и мотыльки, их белые крылышки мелькали, мерцая словно блёстки феи.

– Тебе понравятся эти прогулки, – заверил Даниэль. – Воскресенье уже через два дня.

Флинн невольно вспомнился перрон номер два в Брошенпустеле. Все вокзалы жутко унылые, не важно – со сладостями или без.

– Написать маме, чтобы прислала мои вещи? – без особого воодушевления спросила она. Вообще-то ей этого не хотелось. Мама отправит всё не то, к тому же Флинн не хотела, чтобы она рылась в её шкафу. – Ну, вы понимаете, шмотки там… то да сё. – Она вытянула руки. – У меня же с собой ничего нет.

Даниэль лукаво улыбнулся:

– Не нужно. – Он указал на её голову и сердце. – Всё, что тебе понадобится, уже здесь.

В коридорах тоже горели ночные светильники, и все шторы были опущены. В Последнем Вагоне Флинн несколько секунд прислушивалась, но Гарабины было не видно и не слышно. Вероятно, они разминулись, хотя непонятно, как можно разминуться в поезде.

Хорошо ещё, Флинн не схлопотала на свою голову новых неприятностей – если, конечно, мадам Флорет не ждёт её в купе.

К счастью, её там не было.

Флинн без сил рухнула в постель – на удивление, застеленную чистым бельём и до середины накрытую золотистым покрывалом. На сине-зелёной подушке, рядом с одеждой, которую дал ей вечером Кёрли, лежала длинная, неимоверно мягкая сине-зелёная пижама с логотипом школы. А ещё на двери висел пушистый халат её размера. Очевидно, здесь снова побывал Кёрли.

Флинн не смогла сдержать улыбки. Даниэль прав. Это был судьбоносный день. С этого дня она две недели будет колесить в магическом поезде по Европе. И при этом она уже не одна. Впервые в жизни Флинн встретила ровесников, которые захотели с ней подружиться. Если она ещё и Йонте найдёт, то особенным будет не только этот день.

Когда Флинн проснулась, в щель между колеблющимися занавесками в купе проникали первые лучи солнца. Золотистое покрывало на кровати мадам Флорет горело как расплавленный металл и лежало так ровно, что у Флинн возник вопрос, ложилась ли кондукторша вообще прошлой ночью в постель.

Было немногим больше шести часов, но Флинн заставила себя встать. В ванной комнате она натянула плотную рубашку Йонте в жёлтую клетку и зашнуровала башмаки.

Над поездом лежала сонная тишина, но неумолчный перестук колёс создавал у Флинн ощущение, что она уже где-то далеко-далеко. Вибрация под ногами, покачивание на поворотах – всё это начинало казаться ей привычным.

Флинн вышла в тамбур. От колючей прохлады прозрачного утреннего воздуха у неё перехватило дыхание. Он необычайно бодрил, и казалось, что весь мир остался немного позади. Флинн моментально проснулась.

Она прошла по составу до чайного бара, но, когда собиралась толкнуть тяжёлую железную дверь за ним, в маленьком окошке увидела стоящего в тамбуре Даниэля. Похоже, он с кем-то разговаривал, потому что в эту минуту, пожав плечами, стал нервно размахивать пачкой сигарет.

– Я себе этого тоже объяснить не могу, – донёсся до Флинн его голос. Железная дверь была только притворена. – Тема закрыта, моя дорогая. Вы уже говорите как Берт.

Флинн не собиралась подслушивать, но подозрение, что что-то здесь не так, вспыхнуло в ней так внезапно и мощно, как пламя зажигалки Даниэля, когда он прикуривал сигарету.

Экспресс сейчас пересекал какую-то область Франции, об этом сообщали порхающие буквы под окном, у которого, пригнувшись, стояла Флинн. Вдоль железнодорожного полотна, в тонком осеннем свете лежали виноградники, похожие на бахрому скатерти. Встречный ветер был таким слабым, что Флинн слышала каждое слово:

– Я вам никакая не дорогая!

Флинн тут же узнала этот решительный голос. Выглянув в крошечное окошко в двери, она увидела качающийся конский хвост. Мадам Флорет! Несмотря на столь ранний час, она была одета с иголочки. Вместо агентско-кондукторского костюма на ней были узкая юбка и наглухо застёгнутая белая блузка. Флинн удивилась, когда же она успела побывать в купе, чтобы переодеться.

– Я просто не верю этому ребёнку, – сказала мадам Флорет, поправляя на голове громадные кожаные защитные очки.

Мысли в голове у Флинн затеяли чехарду. О ком она говорит – о ней, о Йонте или о Касиме? Из-за синих волос она его, кажется, тоже не особо жалует.

– Моя не дорогая, какие у вас для этого основания? – спросил Даниэль, выпустив облачко сигаретного дыма так непринуждённо, словно выдувал мыльные пузыри.

На секунду создалось ощущение, что мадам Флорет поражена.

– Мне не требуется никаких оснований. И перестаньте наконец курить, – заявила она. – Вы собирались не делать этого в присутствии учеников.

– Собирался? – Даниэль посмотрел на сигарету, дымящуюся в его руке, так, словно не имеет ни малейшего представления, откуда она там взялась, и погасил её. – Пардон, – извинился он и примирительно добавил: – Значит, у вас есть основания?

– Основания, основания. – Мадам Флорет внезапно занервничала. – Вы питаете слабость к этому ребёнку. Я точно так же могу спросить, какие основания есть у вас. – И поскольку Даниэль и не собирался приводить какие-либо основания, она стала перечислять: – Тринадцатилетний ребёнок, который по ночам, не раздумывая, запрыгивает в поезд! Который в принципе может видеть Всемирный экспресс! И, кстати, я не думаю, что она вскочила бы на какую-нибудь дрезину. Или в какой-нибудь проржавевший товарный поезд. Или вы считаете иначе?

Внутри у Флинн всё сжалось. Говорят о ней! Она догадывалась, что мадам Флорет терпеть её не может. Но чтобы она ей не доверяла?! Что такого Флинн могла вытворить – стащить её папку с зажимом?