Паша стоял у ротонды. С цветами в руках. На этот раз — кремового цвета. Это становилось их доброй традицией.

У нее на глаза навернулись слезы. Разве она заслужила? После всего…

А он смотрел на нее и улыбался. «Последний романтик» — кажется, таких парней так называют?! Как будто говорил: «Мне не в чем тебя винить. Я тоже знаю, что такое любовь». А она без слов его понимала.

И этот жгучий комок страстей, страхов, обид и зла в душе вдруг стал легче. Дал глубже вдохнуть. Разжал свои когти. Не отпустил еще, нет, но надежда освободиться от него навсегда появилась.

Она не забыла о Марке. Но после того разговора — леденящего душу, холодного, — как будто отрезало. И воспоминания о нем были лишь по привычке. Так бывает. Тысячу раз пытаешься освободиться, забыть, зачеркнуть, заставить себя не думать, а потом еще одна капля — и сосуд полный. И больше не хочется клеить иллюзии, всё равно они — порванная книга. И даже если бы он сейчас позвонил ей, куда-то позвал, признался в любви (Какое еще невероятное развитие событий можно себе представить? Проснись, Наташа, это жизнь!) — историю не перепишешь. И битая чашка всё равно не будет красивой. Трещины будут постоянным напоминанием о том, что было, и черные дыры в сердце будут зиять. Не развести на пепелище огонь, хоть сколько рыдай над своими воспоминаниями.

— Спасибо, — сдержанно улыбнулась, получая цветы.

Словно Снежная королева. Ледяная. Бесчувственная. Такая же, как Марк. Ведь это больно.

Посмотрела ему в глаза и почувствовала, что согревается под его улыбающимся взглядом. И ей очень хочется, чтобы кто-то так на нее смотрел.

И снова едва не разрыдалась.

Подумала об этом и тут же ощутила на щеке мокрый след. Снежинка? Вряд ли.

Паша без слов притянул ее к себе, и она не сдержалась. Припала к его груди и как дура, честное слово… И стыдно было, и тепло. Так надежно.

— Я такая дура, Пашка…

«Ну зачем я тебе нужна?» — невысказанное.

Он ничего не сказал. Ну, дура и дура. Пройдет.

Только гладил ее по спине и по шапке, ничего не говоря. А ей и не нужно было ничьих слов утешения. Вытерла слезы, выдохнула. Вроде бы полегчало.

Он это заметил. Опять улыбнулся.

— А я хотел тебя в кино позвать. Там мелодрама какая-то идет. Но ты, вижу, свое уже выплакала.

Она не смогла не засмеяться.

Из крайности в крайность прямо, ей-Богу. И что творится? Весна близко. У психов, как говорится, обострение. А ей себя трудно к нормальным причислить после сегодняшней невольной сцены.

Пожала плечами:

— М-да, план не сработал.

— А ты что думаешь, у меня один такой план?

Она хмыкнула, потом выдержала паузу, раздумывая, не обидит ли его вопрос, который давно хотелось задать. И всё же произнесла:

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

— Не прикидывайся. Я постоянно тебя отталкиваю, а ты с такой же регулярностью делаешь шаги навстречу, несмотря ни на что.

— Ну, я упертый, — засмеялся он. Но потом стал серьезным и выдал слова, которые стоили сотни нелепых и вычурных фраз. Всего два предложения: — Потому что я тебя люблю. Других аргументов у меня нет.

Кто-то скажет: «Такая любовь — и закончилась?».

Увы, даже солнце остывает на закате дня. Любому костру требуются дрова, а если не поддерживать огонь, он потухнет, даже если сначала было огромное пламя.

Такова жизнь — се ля ви, как говорят французы. И в ней не может быть постоянно хорошо и плохо. Всё переменчиво. В этом и счастье. Непостоянна людская душа, нам скучно жить без перемен, хоть и жаждем порой стабильности.

Наташа стояла у зеркала и прикидывала, какой шарфик ей подойдет под эту кофточку — сиреневый или светло-коричневый. Решила не слишком уж выделяться, выбрала светло-коричневый.

С подругами она встречалась теперь нечасто. Дорога у каждой была своя, курс интересов тоже сместился — у кого на семью, у кого на карьеру. Но с днем рождения и Новым годом поздравляли друг друга исправно и встречались хотя бы два раза в год.

Сама Наташа жила тихой и неприметной жизнь, но была отчего-то счастлива. Разве в двадцать лет можно было подумать, что от этой, казавшейся тогда скучнейшей рутины, у нее будут расплываться в улыбке губы?!

Ровно в три, как и договаривались, она легко вскочила на ступеньку кафе и потянула на себя массивную дверь. Пару секунд поблуждав взглядом по светлому помещению, заметила за одним из столиков Нику и быстрым шагом направилась к ней.

Подруга сменила стиль, из блондинки стала темно-русой, отрезала волосы до модного каре, отпустила челку, но взгляд выдавал в ней не самую счастливую женщину.

При виде Наташи подруга заулыбалась, поднялась ей на встречу и коротко обняла:

— Привет. Ждем Надю, она уже паркуется где-то рядом, звонила мне минуту назад.

В общих чертах Наташа знала, как живут и чем дышат ее подруги, а вот такие встречи часто проходили под грифом «откровенно». И то, о чем не скажешь по телефону, вываливалось наружу с каждым новым глотком вина.

Наташа не пила — не любила вкус алкоголя, да и подруги со студенческой поры знали, что в этом вопросе ее позиция железная: если не хочет — не будет.

Подружки успели обменяться лишь парой фраз, когда колокольчик над дверью звякнул, и в полупустое в дневной час кафе легкой походкой вошла еще одна молодая женщина — Надя.

Она была стильной и ухоженной, так что с первого взгляда можно было узреть в ней «дорогую» леди. Короткий полушубок, укладка и макияж, блестящая кожаная сумка (точно из новой коллекции какого-нибудь модного бренда), сапожки на каблуках и, словно завершая образ — тонкий шлейф изысканного парфюма.

Коротко чмокнув подруг в щеки, она повесила на плечики верхнюю одежду, сделала заказ и с улыбкой самой счастливой в мире женщины произнесла:

— Ну, как дела, девчонки, рассказывайте?! Наташка, твои как? Сколько уже Соне?

— Соне семь, Сене четыре.

— А фотки есть? Покажи! Я их уже два года, наверное, не видела…

Так у них начинались все встречи. Сначала про ее богатую событиями жизнь (и кто бы мог подумать лет десять назад?), потом привычные счастливые улыбки «для публики» с лиц подруг постепенно стекали, и душевные раны изливались бурным потоком.

Наташа всегда умела слушать и поддержать, хотя сама, как водится, была «сапожником без сапог». Да и с кем поделиться, как не с подругами?

Наташа всё знала и искренне жалела, что так случилось. Как в старой песенке, которую она слышала еще в школьные годы: «Странно, странно, что жизнь идет, не как мечтаешь, а наоборот…»

Она не мечтала о таком счастье. Вернее, семью и детей, конечно, хотела, но не думала, что сложится именно так. Трудно, через боль, преодоление себя, постепенное привыкание, а не любовь с первого взгляда. Но Пашу она не обманывала и выйти замуж согласилась только тогда, когда поняла, что без него уже не представляет жизни и… да, действительно любит. Не так, как Марка, а по-другому, вдумчиво. Но всё-таки это любовь.