class="p1">— Я умерла, не доехав до реанимации, — ответила она. — И моё тело лежит сейчас там же, где и ваше, в подвале этого здания. Мне сказали, что где-то шесть-семь недель после смерти мы будем ходить по земле. А потом провалимся ещё куда-то глубже. Мне некуда идти, поэтому я решила провести эти недели здесь. Да и мне очень хотелось увидеть, как вы склеите ласты. Было бы очень печально, если б вы выкарабкались, а я умерла.

— Посмотрели? Теперь уходите, — мне было неприятно нахождение этой женщины здесь. Она казалась мне уродливой, с кривыми большими зубами, чрезмерно мясистыми губами, но маленьким носом. Ведьма, не иначе.

— Нет, так не интересно, — протянула она. — Да и вам полезно будет узнать, почему я вас убила.

— Полезно?

— Очень. Как вам уже известно, я состояла в феминистском движении и в молодежном крыле либерал-демократов. Вы, наверное, думаете, что я ещё и распутная женщина. Но это абсолютно не так. Я знаю, что такое настоящая любовь.

— Мне наплевать на подробности вашей интимной жизни! — выпалил я раздраженно. Она сбилась с рассказа, из-за чего несколько минут промолчала.

— А вы знаете, что мы с вами один педагогический закончили. Только я совсем недавно, а вы двадцать пять лет назад.

— И что с того?

— У нас с вами был один руководитель по магистерской. И у меня был бурный роман с моим руководителем.

Я ответил удивлённым взглядом, уточнив:

— С Маркосом?

— Да, это был Маркос. Мы любим друг друга, — её глаза потеплели.

— Но у него же жена.

— С ней у него дружеские партнёрские отношения, но страсти нет. Но это и не важно. Важно то, что Маркос ненавидит тебя, как ученика, вознёсшегося над учителем. И ненавидит давно.

— Это он приказал тебе взорвать меня? — если бы я был жив, от этой новости сердце моё бешено бы забилось. Но биться было нечему, и я ощутил лишь слабую дрожь в оцепеневших пальцах.

— Прямо так не приказывал. Он только говорил, что такое ничтожество, как ты, провалит выборы. И было бы лучше для дела, если б ты был убит, а вину можно было бы повесить на власть. Кого ненавидит он, того ненавижу я. Мне было приятно это сделать для него. Теперь он станет президентом страны, лучшим во всей её многострадальной истории.

Там, куда я попал через семь недель, нет ни времени, ни пространства. И единственный способ возвращения в мир живых — это вторгнуться в мозг человека с раздвоением личности. Впрочем, желающих поучаствовать в подобном эксперименте не очень много, так как неизвестно в какой стране и в какой эпохе ты можешь оказаться. Да и соседи по мозгу душевнобольного могут оказаться не самые приятные.

Но я рискнул. Меня охватила идея, что можно изменить судьбу и предотвратить моё убийство. И главное, мне посчастливилось очень быстро, в районе двухтысячной попытки. В первый раз я оказался в голове какой-то нищей англичанки в средние века. Её, то есть нас, повесили на десятый день совместного сосуществования. Следующим был какой-то полуголый дикарь, которого забили палками соплеменники. Затем всё слилось в хоровод лиц, судеб, характеров. Всё это могло стать увлекательным путешествием по материкам и эпохам, если бы это интересовало меня в тот момент. У меня была другая цель, и поэтому я довольно быстро научился либо доводить своих соседей по телу до самоубийства, либо провоцировать их казнь современниками.

И вот наконец мне попался запертый в психиатрической лечебнице испанец Диего, родившийся почти за полвека до меня. Добродушный тридцатипятилетний тюфяк, склонный к полноте, с нелепыми чёрными усиками на лице и длинными жидкими волосами, закреплёнными на затылке в хвостик.

Очевидно, что это был шанс, так как, хоть ни я, ни Маркос ещё не родились, я мог разыскать его мать или отца и не допустить его появления на свет.

— Диего! У нас есть возможность выбраться из этого заведения? — спросил я, когда наконец осмелился заговорить с хозяином тела.

— К лету меня должны будут выпустить, когда окончится курс таблеток и в голове перестанут звучать голоса. Мама всегда забирает меня летом.

— Да? Курс таблеток? А ты можешь выплёвывать эти таблетки? У меня к тебе есть очень важное дело.

— Но тогда голоса не исчезнут, и меня не выпустят отсюда.

— А зачем ты вообще кому-то говоришь, что у тебя в голове есть кто-то ещё?

— А я сам не хочу, чтоб кто-то ещё жил в моей голове.

— Таблетки убивают твой мозг. От них ты превращаешься в овощ. А мне всё равно. Меня нельзя убить. Я и так уже умер.

— Что ты хочешь?

— Мне нужно встретиться с одной женщиной.

— Зачем?

— Я хочу переговорить с ней.

— Ты её любишь?

— Нет. Я с ней пока даже не знаком. Но она знает моего убийцу…

Диего долго сопротивлялся, но я всё-таки уговорил его перестать пить таблетки. А через три месяца за нами приехала его мама, властная седая женщина с шелушащимся лицом, будто обтянутым видавшим виды нубуком.

С трясущимися руками я дошёл до компьютера Диего. Но у этого чудака даже не было аккаунтов в соцсетях. Каким же долгим и архаичным оказался процесс регистрации в них! Но всё же Камиллу Карраско из Параисо я нашёл почти сразу. Её портрет стоял в кабинете Маркоса, и никаких сомнений не было, что это она. Я всматривался в фотографии молодой женщины в её доме, на центральной площади города, в обнимку с подругами, на пляже, даже на рыбалке. Её внешность была довольно обычной, но вот фигура и грация! Было на что залюбоваться. Внезапно я почувствовал, что сердце Диего громко бьётся, и что это реакция на просмотр.

— Эй, Диего! Что за сантименты? Какая любовь? — воскликнул я. — У тебя просто слишком долго не было женщины!

— Меня никогда не волновали женщины. Это твои чувства, — ответил он.

В Параисо мы попали только через четыре месяца. Организовать оформление документов на поездку в другую страну с диагнозом и тайком от мамы Диего было не так-то просто. Но всё же мы смогли осуществить этот побег и совершить трансатлантический перелёт через океан.

Две недели мы следили за Камиллой, соблюдая дистанцию и ничего не предпринимая. Но в один из дней она сама подошла в кафе и уселась за наш столик:

— Мне кажется, я сегодня вижу вас второй раз. Вы следите за мной? — начала она разговор в очень дружелюбном тоне.

— Я думаю, что это совпадение. Но за такой красавицей я готов следить всю жизнь, — отшутился я. Диего молчал.

— Тогда, может,