Галина не сразу сообразила, что сейчас произойдет, и встала. Правда, она пыталась при этом отстраниться и высвободить руки. Но в этот момент второй оперативник, который сидел за столом, вдруг вскочил, обхватил ее за талию и стал расстегивать джинсы. Галина завизжала от обуявшего ее нечеловеческого ужаса. Она вспомнила ночь, потные жадные руки, представила себя со спущенными джинсами, как это было вчера, когда ей пришлось мочиться прямо в камере на глазах у мужчины. Страшная бутылка стояла на столе перед ней и покачивалась, когда во время борьбы тела задевали стол.

Такого сопротивления, таких криков не ожидал ни Кривич, ни Саблин. Они опрокинули стул, бутылка с грохотом полетела на пол и закатилась под стол. Даже сам стол они сдвинули с места, но уложить девушку на него животом и стащить с нее джинсы им так и не удалось.

Все, что с ней происходило, Галина видела и ощущала, как в тумане. Наверное, с ней случилось временное помешательство. А может, это мозг, чтобы уберечь ее от необратимых психических последствий, отключил часть своих функций. Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Галину швырнули на стул, она чувствовала, как саднит кожу на щеке, у нее страшно болели руки и ушибленное колено. Она чуть ли не с ногами залезла на эту шаткую конструкцию, сжавшись в комочек, откуда дико и затравленно смотрела на своих мучителей.

– Значит, так, – хмуро заговорил оперативник. – Мы все это прекратим, если ты подпишешь, что нам надо. Черт с тобой! Не хочешь сознаваться в краже из ломбарда, не надо. Найдем их и без тебя, только тебе же потом не сладко будет. А сейчас… Если хочешь отсюда выйти, то подпишешь, как ты, пьяная, устроила на улице скандал, разбила стекло в магазине.

– Я… – прохрипела Галина. – Магазин… пьяная?

– Ты, ты! Или подписываешь, и мы везем тебя в суд, где тебе присудят штраф…

– За что? – опять не поняла Галина.

– …или, – пропустил ее вопрос мимо ушей оперативник, – мы все это продолжим. Только позовем еще человек пять помощников. Распластаем тебя на этом столе, медленно спустим штанишки и посмотрим, какие на тебе трусики, потом спустим и трусики…

Галина закричала по-звериному. На самом деле они могли позвать еще нескольких мужиков и сделать с ней все, что угодно. Подписать, хоть смертный приговор себе подписать, только бы отсюда, к людям, на свет, к другим людям, которые живые, нормальные!..

Как ей удалось не спать еще одну ночь, Галина не знала. Наверное, в организме включились какие-то тайные резервы. Она сидела в камере, устроившись на лавке с ногами, и, не отрываясь, смотрела на решетку. Не дай бог, она снова откроется, и войдет кто-нибудь с похотливыми глазами. Галина готова была драться за себя, биться так, чтобы изодрать ногтями с ног до головы любого, выцарапать глаза…

Утром ее повезли к судье. Закрытая машина ждала ее во дворе, потом тряска в железном ящике фургона, который провонял бомжами и алкашами. Потом пустые коридоры здания суда и мрачные конвоиры. Галина хотела еще раньше броситься к людям и начать кричать, чтобы ей помогли, чтобы… Ответа на этот вопрос она не нашла. Чтобы что? Как ей помочь, кто это сделает, кто будет освобождать ее от конвоиров с пистолетами и дубинками? Значит, только судья…

Женщина средних лет в черной мантии с вышивкой на воротнике, в очках в дорогой оправе тараторила обстоятельства дела, не поднимая глаз от бумаг. Галина боялась, ее трясло, и она никак не могла выбрать момент, чтобы рассказать все, попросить помощи, защиты. И тут ей предоставили слово! Она вскочила с места и торопливо, захлебываясь словами и навернувшимися слезами, стала говорить. Страх придал ей сил и смелости, страх победил ложную стыдливость, она рассказала все – про бутылку, про борьбу и угрозы.

А потом наступила пауза… Судья смотрела на Галину с брезгливой иронией. Это было ожидание, когда подсудимая закончит болтать, это была снисходительная терпеливость, ведь судье и не такое приходилось выслушивать.

– Вы ее врачу-то показывали? – наконец спросила она. – Девочка совсем не в себе. Ладно, если это все, то приговаривается к штрафу…

Галину почему-то отпустили не в зале суда, а потом, когда вывели на улицу.

– Все, дуй отсюда, – велел полицейский. – И смотри, если еще где рот раскроешь, то из отдела точно не выйдешь, а на карачках выползешь. Поняла, шалава? П… отсюда!

Шатаясь, Галина обошла здание, вышла из двора, куда обычно заезжают машины с подсудимыми, и некоторое время постояла перед входом в здание суда. Слабенькая надежда мелькнула в сознании, что судья специально сделала вид, что не поверила, что она это сделала при конвое, а на самом деле…

Она бросилась обратно к входу, рванула на себя тяжелую дверь и нос к носу столкнулась с полицейским, который ждал ее внутри перед рамкой металлоискателя. Уже по его глазам девушка все поняла. Это было как просветление, как озарение, как ухнувшая на нее с небес высшая мудрость. Это же один механизм, одна машина, одни и те же жернова, которые медленно, но уверенно перемалывают людей, которым «посчастливилось» попасть между ними. И никакими увещеваниями, уговорами, рассказами и убеждением тут ничего не сделаешь. Бесполезно уговаривать танк или поезд, которые едут на тебя.

– Господи! – выйдя на улицу и сжав голову руками, простонала Галина. – И я это выдержала! И это все со мной было! Мама…

Хуже всего, что до вечера оставалась еще уйма времени. Антон смело двинулся в центр города, полагая, что в людской толчее его не так быстро заметят те, кто будет преследовать и разыскивать. Любой полицейский начальник первым делом пустит наряды на окраины, по менее людным улицам, чтобы не дать преступнику покинуть город. Из этих же соображений обязательно перекроют железнодорожный вокзал, автостанцию, оповестят посты ГИБДД на всех основных трассах, всех участковых, особенно тех, кто обслуживает территории за пределами городской черты. По крайней мере, так осуществлялись все планы перехватов.

Существовали кое-какие тонкости и нюансы, которые Антон тоже знал и которые тоже учитывал. Но, в любом случае, безопаснее сейчас были именно центральные улицы с большим скоплением людей. Антон был рад тому, что у него не было документов и в полиции не осталось его фотографии. Неизвестно, как здесь, в этом отдаленном Сарапинске, а в Екатеринбурге во многих людных местах имелись камеры видеонаблюдения, объединенные в одну сеть. И существовала программа распознавания. Всего за секунду компьютер соотносил каждое лицо с базой данных разыскиваемых. Хоть в профиль, хоть анфас.

Во-первых, поесть! Не испытывая угрызений совести из-за вытащенных у оперов из карманов денег, а испытывая лишь чувство голода, Антон направился к знакомой вывеске. Макдоналдс добрался и до отдаленных районов. Через полчаса в кармане у него на двести пятьдесят рублей стало меньше, а в голове родился более или менее сносный план.

Если выбраться из города он хоть и с трудом сможет, то рисковать ему не хотелось. Зачем? Вся информация в городе, все свидетели и потерпевшие в городе, значит, и он должен оставаться в городе. Можно вернуться в Екатеринбург на товарняке, явиться к Быкову и доложить о случившемся и о том, что творится в этом отделе полиции. Что скажет полковник? Он скажет, что Антон хреновый оперативник и что он принес не доказательства, а лишь слова. Если доказательства потянут в суд виновных, то слова, наоборот, навлекут беду на самого Антона, расшифруют его как работника УСБ и сломают все оперативные планы Быкова. Так являться перед бледные очи своего шефа или…