– Дорогая, если вы сказали мне правду, будьте уверены, что я не забуду этого ребенка. – Я недоверчиво улыбнулась. – Разумеется, вы мне не верите. Но я не люблю своих детей – тех, что подарила мне моя драгоценная супруга. Ребенок от такой женщины, как вы, – это нечто иное.

– Да у вас целая куча внебрачных детей. Достаточно вспомнить прелестную юную молочницу из Сен-Дени – у нее, кажется, целых пятеро.

– Глупо напоминать мне о молочнице. Пьеретта – не принцесса, и ей я не дарил рубиновых гарнитуров.

Он снова обнял меня, ласково прикоснулся губами к виску.

– Разве вы до сих пор не поняли? Я не могу сказать, что люблю вас, но я почти люблю.

– Очень лестно! – заметила я насмешливо.

– Я не люблю громких слов, мне кажется, что, произнося их, человек становится смешным. Но ради вас я готов пойти даже на эту жертву, – продолжал он улыбаясь. – Вы никогда не были для меня случайным эпизодом. Вспомните ваш первый год в Версале – я вел себя из-за вас как безумный. Я действовал так, как это бывает в романах. Как Ловелас для Клариссы, я искал для вас снотворное, я строил козни и коварные заговоры, я отказался даже от Дианы де Полиньяк – а заполучить ее, поверьте, было куда легче.

– Могу представить, как вы страдали, сударь!

– Да, страдал необыкновенно. А все потому, что я знал, что вы – не просто красивая юная девушка, которых полно в Версале. Я понял, что вы созданы для меня, что только мне дано пробудить вас к любви. Вы не представляете, каким ударом для меня было узнать, что какой-то бретонский виконт завоевал вас раньше, чем я. И после этого вы мне не верите? Если нет, то я скажу вам больше: будь я свободен, я заключил бы с вами морганатический брак,[6]вы бы стали графиней д'Артуа.

– О нет, это меня вовсе не привлекает! – воскликнула я смеясь. – Я прекрасно знаю, что ожидало бы меня в этом случае. Моя судьба была бы печальна, ваше высочество… К тому же я знаю, что, когда вы чего-то добиваетесь, вы готовы сказать что угодно.

– Низко же вы меня цените, дорогая.

– Я просто хорошо изучила вас.

– По-моему, вы себе льстите.

– Ничуть.

– Стало быть, вы можете сказать, что я сейчас сделаю?

– Да, – отвечала я улыбаясь. – Сейчас ваше высочество возьмет свою шляпу и плащ, отвесит мне поклон и удалится той же дорогой, что и пришел.

– Ваши слова жестоки. Но вы не угадали, моя дорогая. Я намерен поступить совсем иначе.

– И что же вы сделаете?

Он взял мое лицо в ладони, заглянул в мои глаза так близко, что для меня все вокруг утонуло во мраке.

– Я возьму то, за чем пришел, мадам.

Губами он мягко разжал мои губы, проник в них с такой страстью, что я задохнулась. Неожиданно меня охватил страх – возможно, впервые в объятиях принца. Он вел себя так уверенно, что я инстинктивно испугалась его победы.

– Нет, – воскликнула я, вырываясь, – нет, немедленно отпустите меня.

– Этого я не сделаю ни за что.

– Я буду кричать. Я ни за что не соглашусь, знайте это! Никогда! Только попробуйте еще раз поцеловать меня.

Мой голос прозвучал так требовательно и решительно, что принц понял, что это не шутка и не простое кокетство.

– Что еще за глупости? Вы больны?

– Нет, я не больна! Я просто сохраняю здравый смысл и гордость.

– Гордость! Уж не вам говорить о гордости – вы вся трепещете от желания, у вас в глазах такая страсть, что ей позавидовала бы и мадам Дюбарри!

Щеки у меня запылали. Он сравнил меня с этой женщиной, с фавориткой Людовика XV!

– Вы смеете сравнивать меня с публичной девкой?!

– А вы и есть публичная девка. Вы просто кокетничаете, кривляетесь, становитесь в позу – и все только потому, что вам ужасно хочется избавиться от угрызений совести. Вы готовы уступить, но вам хочется, чтобы вас заставили сделать это. И я вас заставлю. Женщина только тогда достойна восхищения, когда отдается естественным чувствам, а когда она кривляется, я называю ее публичной девкой, шлюхой!

Он почти кричал. Оскорбленная, ошеломленная, пристыженная тем, что он на удивление хорошо разгадал мои тайные желания, я не находила ни слова для ответа. Мне казалось что на меня выливают грязь из всех лоханок Нового моста и Пале-Рояль.

– Вы… – прошептала я, – вы смеете?..

– Да, черт побери. Со шлюхой не приходится задумываться о том, что говоришь. Вам давно не хватало правды, вы привыкли, что перед вами все ходят на цыпочках, вы привыкли к тому, что ваша душа живет раздельно с телом, и я черт возьми, заставлю ее вернуться на место.

– Убирайтесь, – проговорила я, задыхаясь. – Если вы скажете еще хоть слово, я…

– Скажу хоть тысячу слов.

От гнева у меня пересохло во рту. Я не знала, на что решиться. У меня возникло странное чувство полнейшей обнаженности, открытости. Этот негодяй так легко разгадывает меня! Конечно, он утрирует, преувеличивает… И вдруг страсть всколыхнулась во мне с такой силой, что желание волнами хлынуло по телу, зажгло то пламя, которое я так давно сдерживала. Было страшно признаться, но именно оскорбления, услышанные мною, так возбудили меня. А еще этот гнев графа – такой неожиданный, необузданный, как взрыв. Он оскорбил меня, ошеломил и, что самое странное, взволновал. В подобном обращении была острая новизна, свежесть, оно давало мне такие ощущения, которых никогда не рождали благородство и галантность.

Принц подошел ближе, резко рванул меня к себе, схватив рукой за волосы, запрокинул мне голову. – Когда я был в Англии, мне часто говорили: обращайтесь с леди как с проституткой, а с проституткой как с леди, и вы Никогда не ошибетесь. Этому совету я сейчас и последую.

Его решимость внушила мне страх и подавила всякую способность к сопротивлению. Без всякого сожаления он рванул дорогой шелк пеньюара у меня на груди. Тонкая ткань с тихим шелестом скользнула к моим ногам. Сквозь стыд и гнев, сжигающие меня, я чувствовала, как трепещет и теплеет мое тело под его прикосновениями, жесткими, порывистыми ласками. Было что-то невообразимо пикантное в соединении этих противоположных ощущений. Возмущение и желание…

Он больно сжал мои запястья, грубо, ничуть не заботясь обо мне, опрокинул меня на кушетку. От волнения я дышала часто-часто, все эти бурные чувства нахлынули на меня такой волной, что сознание у меня затуманилось. Грубо и властно колено графа разомкнуло мои ноги. Прекрасно зная, что я побеждена, он не спеша раздевался, снимая сначала перевязь, потом камзол и рубашку, расстегивая кюлоты.