– Сударь, – сказала я, сдерживаясь, – я не понимаю, по какому праву вы меня не пропускаете и не даете продолжать путь. Я добровольно вернулась во Францию, и мне кажется, такой поступок заслуживает одобрения. Предупреждаю вас, король будет рассержен, если вы сейчас же не пропустите мою карету.

Для меня невыносимо унизительным был уже сам факт, что я разговариваю с этим сбродом, который следовало бы разогнать палками за то, что он не соблюдает даже свои революционные законы. Но я знала свое бессилие. Мне оставалось только терпеть.

– Гм, пропустить вашу карету? Карету мы у вас конфискуем, гражданка.

Я остолбенела. Такое намерение вообще выходило за всякие рамки закона.

– Мне кажется, сударь, вы забыли, что права собственности – священны. Об этом свидетельствует даже ваша Декларация. Национальному гвардейцу особенно не пристало ее нарушать.

При мысли о том, что мне придется ночью преодолевать путь через весь город, идти через враждебное Сент-Антуанское предместье, у меня мороз пробежал по коже. Я оглянулась на козлы – кучер-швейцарец, которого я наняла в Женеве, уже куда-то сбежал.

– Будете кричать, дамочка, мы и вас арестуем! – пригрозил мне капитан Сюрто.

– Ваши аргументы очень убедительны! – проговорила я в крайней ярости. – Но вряд ли они вам помогут, когда я буду на вас жаловаться! Да-да, я буду жаловаться в Ратушу… и еще… и еще адмиралу де Колонну!

Имя Франсуа, произнесенное мною, заставило гвардейцев переглянуться. Очевидно, они знали адмирала и, кажется, неплохо к нему относились. Но мне было досадно сознавать, что Франсуа пользуется симпатией у таких негодяев.

– Ах, вот как, дамочка! Вы нам угрожаете! Что ж, прекрасно. Раз уж вы всерьез собрались жаловаться, мы вас тоже арестуем как шпионку эмигрантов. Ведь тогда нажаловаться вы не сможете, правда?

– Вы сами окажетесь за решеткой. Маркиз де Лафайет, который вами командует, освободит меня и живо засадит в Аббатство вас самих!

Я выпалила это на одном дыхании, вне себя от бешенства. Мой тон, похоже, был вполне убедительным.

– Ого, – воскликнул капитан, – она знакома с Лафайетом! Послушай, Шодье, я не хочу рисковать. Тысяча чертей! Пускай эта аристократка катится на все четыре стороны – не хватало мне сцепиться с самим Лафайетом из-за какой-то дамочки! Вот что, гражданка, арестовывать вас мы, само собой, не собираемся. Мы погорячились, это со всеми бывает… Вы можете убираться, только оставьте здесь свою карету.

– Ее вы можете вернуть себе хоть завтра, только пришлите сто ливров, – добавил гвардеец.

Проклиная Национальную гвардию на чем свет стоит, я поспешила покинуть Сент-Антуанскую заставу. Злость душила меня. Мне не жаль было экипажа, но как можно было смириться с унижением? И это они называют революцией! Да это наглый грабеж, разбой на глазах у всех.

У развалин отеля де-Турнель я даже обернулась и погрозила гвардейцам пальцем. Я не оставлю этих нахалов безнаказанными! Едва облачившись в военную форму, эта неотесанная чернь мнит, что ей все позволено! Слава Богу, у меня есть связи, и с их помощью эти гвардейцы узнают, что такое грабить женщин. Но как все-таки понять то, что Франсуа считает такое вопиющие беззаконие лучшим, чем Старый порядок?

А как они грязны и некрасивы, как сальны их волосы, как грубы от пьянки голоса, как неряшлива форма и как воняет от них дешевым табаком! Да и не только табаком… А их усы? Зачем таким грязным субъектам обременять себя усами?

Все, все в них вызывало у меня отвращение. Чернь, настоящая чернь, а никакое не третье сословие! Моя Дениза – принцесса по сравнению с ними.

Я шла по улице Тиксандери, освещенной кострами, вокруг которых топтались оборванцы. Мне становилось холодно, а из одежды я имела на себе только черное бархатное платье да отороченный золотом черный кашемировый шарф, наброшенный на плечи. Накрапывал дождь. Шляпка моя быстро промокла, и мокрые волосы прилипали к лицу. Лужи на мостовой увеличивались, и в моих туфлях начала чавкать вода. Ноги заледенели. Ни разу в жизни мне не приходилось брести ночью по парижским улицам… Квартал был такой бедный, что я не видела ни одного извозчика. Разозленная, я еще больше раздражалась, размышляя о революции. К чему они привели, эти бесчисленные бунты? К произволу гвардии и голоду? Франсуа просто безумен, поддерживая все это!

Было уже около полуночи, когда я, смертельно уставшая, промокшая до нитки и злая, добрела до Гран-Шатле. На набережной были такие огромнейшие лужи, что мне пришлось задуматься, как бы ловчее их перейти. Несмотря на то что я изрядно промокла, мне все-таки претила возможность оказаться по щиколотки в воде. Я быстро выбрала место помельче и уже подобрала юбки, но какой-то высокий субъект в темном плаще стоял у меня на дороге и, кажется, любезно махал рукой какой-то даме на другом берегу. Я подождала несколько секунд, и терпение мое иссякло.

– Вы уйдете когда-нибудь или нет? – бесцеремонно спросила я, ничуть не скрывая своего раздражения. – Вы стоите у людей на дороге и не даете им пройти!

Он обернулся и заинтересованно посмотрел на меня. Почти бархатным тембром прозвучал в темноте его голос:

– Святая пятница, какая удача! Ведь это вы, мадам де Тальмон, – какими судьбами?

Это был Рене Клавьер. Ну, конечно! Если удача мне изменила, то вполне естественно было ожидать встречи с ним. Одному Богу известно, какую жгучую я испытала досаду. Мне всегда не везет… Я встречаю его всегда, когда попадаю в нелепую ситуацию. Это просто неприлично с его стороны – попадаться мне на глаза! А я-то сама? Во-первых, я вела себя, как прачка. Во-вторых, мой вид сейчас так жалок, что я предпочла бы ни с кем из мужчин не встречаться. Я словно увидела себя со стороны: продрогшая, дрожащая, спотыкающаяся женщина с растрепанными волосами, бредущая по ночным улицам самого бедного квартала. Да уж, победительная красавица, нечего сказать. В эту минуту я желала Клавьеру всего самого плохого.

– Ах, это вы, – сказала я довольно неприязненно.

– Я не знал, что вы вернулись. Куда это вы идете?

– Иду на бал, как видите! – воскликнула я в бешенстве. – К судейским в Гран-Шатле![7]

– Не шутите так мрачно.

– Мне не до шуток. Нужно быть очень проницательным человеком, чтобы спрашивать меня, куда я иду.

– По-моему, вы уделяете слишком много внимания моим словам, – любезно заметил он.

Я замолчала. До моего сознания понемногу доходило, что я веду себя очень скверно. Не так, как полагается аристократке.

Но ведь я так расстроена, у меня так взвинчены нервы… я готова расплакаться!

– Вы, наверно, идете от заставы. И конечно, гвардейцы отобрали у вас карету. Я знаю их штучки. Не беспокойтесь. За углом стоит мой экипаж, он к вашим услугам. Дайте мне руку, принцесса.