Пэйджен вытянул свои руки и молча разглядывал их некоторое время.

– Я должен знать такие вещи. Мои руки – такие же, – сказал он, наконец.

Элен широко раскрыла глаза.

– Но почему он устроил такой маскарад?

– Пока не могу сказать. Но я узнаю, можешь быть уверена. И когда я найду ублюдка, который все это устроил, я посажу его на кол и...

Своими сильными руками Пэйджен сжал каминную доску и замолчал, не закончив фразы.

Да, он изменился, поняла Элен. И эта напряженность ужасно волновала ее. Но она прекрасно знала, что сочувствие – это последняя вещь, которую он примет от нее. Без слов она разыскала марлевый бинт и положила его на каминную полку.

– Промой рану, по крайней мере. Если ты этого не сделаешь, ты никуда не сможешь завтра уехать. – И сердито добавила, не дождавшись ответа: – Деверил, ты бы лучше позаботился о себе, а то ты совсем одичал в своих джунглях. – Какое-то время она смотрела на него, собираясь еще что-то сказать, но не решилась. – Теперь мне пора идти и посмотреть, что еще натворил глупый сэр Хамфри.

У двери она обернулась:

– Может, тебе кого-то прислать? Хлою? Или Аманду? Они обе спрашивали о тебе. Ты пренебрегал ими последнее время. – Она не смогла скрыть игривых интонаций в голосе.

Но человек у огня не отвечал; его подбородок напряженно выдавался вперед, глаза не отрывались от мерцающего в камине огня.

Элен нахмурилась, поняв, что Деверил Пэйджен был за много тысяч миль отсюда, не слыша ее вопроса и не замечая ее присутствия. Сердито прошелестев шелковым платьем, она вышла из комнаты, бормоча себе под нос что-то о высокомерных англичанах, которые обезумели от тропического солнца. Дверь закрылась с громким щелчком, но обнаженный мужчина, стоящий перед огнем, ничем не показал, что слышал его.

Потому что сейчас, находясь в зимнем Лондоне, Деверил Пэйджен был действительно далеко за горизонтом, на зеленой земле, где приветственно кричали длиннохвостые попугаи, и летний ветер доносил горячие и приятные ароматы апельсиновых деревьев и чайных полей. На восьми сотнях плодородных, покрытых туманом акрах, названных им Виндхэвеном. Единственная вещь, оставшаяся в этом мире, к которой он мог чувствовать хоть какую-то привязанность.

Сначала Баррет решила, что умирает. Она была больна, ужасно больна, из ее пересохшего горла вырывались стоны, но она знала, что никто не ответит ей.

Скорее бы все закончилось, молила она, как только следующая волна боли обрушилась на нее, сотрясая все тело в агонии. Но, конечно, ничего не произошло. Ничего не изменилось. Только боль все усиливалась и усиливалась.

Смутно она слышала грохот колес экипажа и чувствовала острый соленый запах моря, но едва ли сознавала это.

Они поймали ее, и мускулистый кулак погрузил ее в небытие. Внезапно она вспомнила высокого бородатого незнакомца, появившегося ночью. Что, если бы она согласилась на его предложение? Сидела бы сейчас в роскошном зале за ужином с фазаном, одетая в шелка, как он обещал? Но ужином ей был вкус золы в горле, и вместо шелка – холст. Возможно, это была всего лишь галлюцинация, вызванная голодом и усталостью.

Судорога сотрясла ее ослабевшее тело, усиливая боль. Кровь выступила на губах, закушенных в попытке удержаться от крика.

Ей казалось, что она была больна всегда. Или, возможно, она умерла и оказалась в аду. Ее последней ясной мыслью была молитва о спасении и безопасности ее дедушки.

Он не был маленьким человеком, хотя сутулость делала его таким. И сейчас, когда он рассматривал разгром вокруг него, его сутулость была очень заметной. Он взъерошил неуверенными пальцами свою седую гриву, приведя ее в больший, чем обычно, беспорядок. Слезы показались на глазах, как только он увидел разбитые стекла и страницы, вырванные из бесценных старых книг. Пропала работа целого года. И Баррет...

Он неуверенно поднялся на ноги, корчась от пульсирующей боли в виске. Кровь стекла на глаза, и он неловко вытер ее. Баррет. Ему трудно было произнести вслух ее имя. Он велел Гудфеллоу забрать ее отсюда и спрятать в надежном месте, но упрямая девушка отказалась уйти. Тогда они забрали ее, сказав, что она им пригодится. Тот молодой констебль обещал, что найдет ее. «Оставайтесь на месте и не беспокойтесь, – сказал он, – и она скоро будет дома». Но констебль не знал, с кем имеет дело.

Мужчина поискал очки, ничего не видя от слез. Он не думал, не мог ожидать... он никогда не задумывался над будущим. Он всегда оставлял практические решения Баррет.

Его единственным утешением было то, что те люди ничего не нашли. Он обманул их, прикидываясь перепуганным беспомощным стариком. Но он не был таким! И он найдет их и заберет Баррет, даже если бы ему пришлось... Он повернулся к двери.

– Гудфеллоу! – проревел он, хрустя осколками стекла на ковре. – Где этот человек? Его вечно нет на месте, когда он нужен.

Без очков пол казался ему только пятном неясного света. Но вот он рассмотрел узкую синюю ленту среди порванных и смятых страниц старинного фолианта. Засохшие розы... Любимая книга Баррет... Только теперь тонкие розовые, белые и темно-красные лепестки были разбросаны в беспорядке.

Он плотно зажмурил глаза, чувствуя, как острая боль разорвала его грудь.

– Б-Брет!

Когда он упал, его пальцы дотянулись до синей ленточки.

Как давно он в последний раз видел снег? Сент-Сир сделал последнюю затяжку и небрежно отбросил сигару через ограду, наблюдая за слабыми огоньками судов на Темзе в тридцати футах от него. Танцующие снежные хлопья упали на его грудь под распахнувшимся пестрым шелковым халатом. Он улыбнулся, наслаждаясь чувством власти над своими чувствами, которая делала его недоступным для холода. Он научился этому много лет назад в Индии. Там он узнал, что власть заключена в нем самом, в твердой дисциплине тела и мысли. Его старый наставник Шивайи учил его этому – или пытался учить. Но Пэйджен усвоил урок намного позже.

Во время кошмарной резни в Канпуре, когда земля окрасилась кровью. Английской кровью. И его собственной кровью.

Неподвижными глазами Пэйджен наблюдал за падающими хлопьями. «Снег, клянусь Шивой...» Да, это, должно быть, было почти десять лет назад. В Бродмуре, когда его отец... С проклятием виконт напрягся, одернул халат и отогнал старые воспоминания. Прогнал мысли обо всем, связанном с его прошлым и с его отцом.

Его лицо стало ожесточенным. Через несколько минут он глубоко вздохнул, снова обретая контроль над собой. Еще раз он справился с этим. Но Пэйджен понял, что каждый раз борьба за самообладание становилась все труднее. Однажды он не сможет справиться со своими мыслями.

Он откинул голову. Прохладный воздух приятно освежал лицо после густого облака помады и духов вокруг. Хорошо, что он уже избавился от этой проклятой бороды, подумал он, потирая чисто выбритые щеки. Только краска из грецкого ореха еще оставалась, делая его лицо смуглым. Она продержится намного дольше – месяца три по крайней мере.