— Умоляю, не допускайте, чтобы личная неприязнь помешала осуществлению столь знаменательного события! Поскольку предстоящий конкурс посвящен сочинению стихотворений в китайском стиле, вопрос о том, кто наилучшим образом справится с его подготовкой, можно считать решенным.

Такахаси снова взвился на месте.

— Заткнись, безмозглый слюнявый лизоблюд! — заорал он. — Тут все знают, что ты по поводу и без повода вылизываешь жирную задницу этого самодовольного ублюдка!

Возгласы и смешки собравшихся перекрыл раскатистый бас Фудзивары:

— Ну хватит! С меня довольно! У меня найдутся дела поинтереснее, чем слушать кукареканье этих крикунов! Сядь, Такахаси! А вы, Оэ, продолжайте, да постарайтесь покороче!

Такахаси противился и упирался, когда многочисленные руки потянули его вниз, заставляя сесть. Оэ готов был сойти с помоста, но здравый смысл возобладал в нем. Он закончил свою речь, теперь уже не изобиловавшую пышными цветистыми фразами и самовосхвалением, между тем как Такахаси молча сидел, свирепо вращая глазами. Оно пустил по рядам еще одну пачку листков, не поднимая дальнейших дискуссий. Только Танабэ воскликнул:

— Замечательно! Просто великолепно!

Акитада посмотрел в доставшийся ему листок. Это был список высокопоставленных учредителей и участников. Восторга Танабэ он не разделял, однако узнал в перечне конкурсантов, представляющих правительство, одно имя — секретаря Окуры. Он подумал, не тот ли это человек, который занял первое место на прошлогоднем весеннем экзамене.

Собрание завершилось довольно скоро, к немалому удовольствию Фудзивары, он направился к выходу, взяв под руку Сато и громко обсуждая с ним предстоящий вечер в городе.

— Какая мерзость! — пробормотал Такахаси. Следуя за ними, он остановился и сказал Акитаде: — Таких людей нельзя допускать к преподавательской работе! Они же разлагают молодежь!

Подоспевший откуда ни возьмись Нисиока протиснул между ними свое тощее тельце.

— Голубчик, смею напомнить вам, что этот беспутный профессор истории скорее всего победит в конкурсе, оставив далеко позади самого Оэ. Думается, вам следовало бы проявлять больше терпимости к его слабостям, учитывая вышеупомянутые обстоятельства.

Такахаси сердито фыркнул и пошел прочь.

— О чем это вы? — спросил Акитада у Нисиоки. — Я полагал, что фаворитом конкурса будет Оэ.

— А вот и нет. В этом списке найдется сколько угодно талантливых имен, но факт остается фактом — только Фудзивара может считаться настоящим поэтом. В сравнении с ним все остальные — лишь жалкие дилетанты-недоучки. Когда Фудзивара в настроении или когда он в меру пьян — а в его случае это одно и то же, — он сочиняет как второй Ли По. — Лицо Нисиоки расплылось в улыбке. — Вам, наверное, интересно, из-за чего произошла ссора между Оэ и Такахаси? Всему виной черновой вариант посвящения императору. Как я понял, Такахаси сочинил его и дал прочесть Оэ, желая узнать его мнение. А Оэ отдал посвящение профессору каллиграфии, чтобы тот пустил его на студенческие черновики у себя в классе.

Брови Акитады изумленно взметнулись.

— Но он, должно быть, сделал это ненамеренно?

— Напротив. Во всяком случае, Оэ этого не отрицает.

— Какой чудовищно бестактный поступок! — Акитада покачал головой. — Неудивительно, что Такахаси был так разъярен.

Довольный Нисиока закивал:

— На этом не закончится, попомните мои слова! Такахаси затаил злобу, а Оэ не потерпит, чтобы кто-то нанес удар по его самолюбию. Так что ждите продолжения! — И, радостно потирая руки, он удалился.

Когда Акитада и Хирата вышли на улицу, солнце уже садилось. Уборщики старательно чистили город.

— До праздника Камо осталось два дня, — заметил Акитада. — Неужели Оэ надеется, что участники успеют подготовиться за такое короткое время?

— Возможно, он и не надеется на это. Не забывай, что музыканты вроде Сато всегда имеют что-нибудь подходящее про запас. А остальные… До них Оэ нет дела. Сам он готов выступить, и ему совершенно безразлично, если кто-то там опозорится.

Хирата говорил в необычном для него едком тоне. Акитада списал это на неприятности.

— А что, профессора всегда так враждебно относятся друг к другу или вся эта свара возникла из-за прошлогодних событий на весеннем экзамене?

Хирата вздрогнул и сразу поник.

— Мне до сих пор не верится, что эта история стала достоянием общественности, — пробормотал он. — Нет. Все дело в том, что мы больше страдаем от человеческих пороков, чем обычные люди. Иначе мы не преподавали бы. Святые всегда наивны в своих заповедях. Они понятия не имеют, что значит бороться с искушением.

Он произнес эти слова с такой горечью, что Акитаде пришлось напомнить себе об удивительной терпимости, с какой Хирата всегда относился к порокам и слабостям других. Разумеется, подобное отношение могло завести этих людей слишком далеко — в бесконечную трясину взаимных обвинений. С тяжелым сердцем он припомнил странные слова Хираты о том, что на земле его удерживают лишь какие-то два обязательства.

Через лакированные красные университетские ворота они молча вышли на дорогу Мибу. На противоположной от них стороне простирался огромный парк. Другие ворота — не лакированные колонны с синей черепичной кровлей, как университетские, а простые бревенчатые, с соломенной крышей, — вели в императорский Весенний Сад — Синсэнэн, где в скором времени и должен был состояться поэтический конкурс. Цветущие деревья яркими пятнами выделялись на фоне темной зелени дубов, кленов и сосен, теплый вечерний воздух был напоен их ароматами. Перед мысленным взором Акитады возник образ Тамако, прогуливающейся в ее любимом цветущем саду.

— Приходи как-нибудь поужинать, — сказал вдруг Хирата.

Акитада вздрогнул. Ему стало неловко.

— Спасибо.

— Тамако спрашивает о тебе каждый вечер.

Акитада не знал, что сказать.

Они дошли до перекрестка дороги Мибу и Второй улицы. Там их пути расходились.

— Ну так как? — остановившись, спросил Хирата.

— Да. Я хотел бы зайти, — запинаясь проговорил Акитада. — То есть если Тамако в самом деле… то есть я не хотел бы быть обузой.

— Да какая там обуза! Ты окажешь нам любезность. — Хирата положил руку ему на плечо и проникновенно сказал: — Знаешь, мы ведь живем очень уединенно. Особенно Тамако. Ей необходимо общаться со сверстниками. Обычно мать девушки улаживает такие дела, но с тех пор как умерла моя жена… — Голос его дрогнул, и он тяжело вздохнул. — Когда-нибудь умру и я, и моя дочь останется совсем одна в этом мире. А ведь это совсем ненормально, что она вынуждена проводить все время со мной.

У Акитады голова пошла кругом. Если он правильно понял, Хирата намекнул ему, что не прочь видеть его своим зятем. Он сразу представил, что сказала бы на это его мать. Охваченный внезапной злостью на эти сугубо личные обстоятельства, Акитада неожиданно для себя сказал: