– С другой стороны, при длительном мужском воздержании, выше шанс на рождение девочки. – Он улыбнулся.

– При чем здесь воздержание?

– Так природой устроено. Если самец долго не знает самки, способность к оплодотворению первыми теряют спермии с игрек-хромосомой. Экспериментально доказано, что если самец воздерживается в течение двух недель, число игрек-хромосом в его сперме уменьшается на четверть.

– Как интересно. Почему ты раньше мне не рассказывал?

– А ты не спрашивала.

Машина взмыла на пандус.

В этот момент из меня потекло…

Не знаю, как он, а я лично хотела мальчика.

Слегка неудачно, что роды пришлись на май. Значит, малыш всю жизнь будет маяться. И еще неизвестно, кому маяться больше: ему со мной или мне с ним?

Родилась девочка.

Похоже, она унаследовала мой характер. Не в меру активная, все время норовила распеленаться, куда-то рвалась. Орала, кажется, все двадцать пять часов в сутки. Хоть бы немного ей от мужа сонливости, так нет же. Неугомонная. Скучать с ней не придется.

От него девочка переняла склонность к причудливости. Я ей дала имя, но она на него реагировать не желала. Однажды, пытаясь утихомирить, случайно назвала ее малышом: «Ну что ты, малыш, не спишь?» Уснула. И впредь засыпала только под «Малыша».

Упрямая. Одно слово – Телец.

Муж чуть свет уходил в зоопарк и возвращался лишь ночевать. Придумал причину задерживаться на работе: разумеется, диссертация. До́ма ему, видите ли, шумно, невозможно писать. Скажите, какие мы нежные! Я ни на миг не сомневалась, что в зоопарке он чувствует себя превосходно.

Вскоре пришлось убедиться, что быть мамой – сомнительное удовольствие. Мечта любой женщины на деле обернулась тяжелой работой. Я выматывалась до истощения. Вся энергия жизни уходила в ребенка, и я начала догадываться, что высасывание молока – только начало.

Что до моей жизни, она осталась где-то там, за пределами. Я наблюдала ее, как узоры в калейдоскопе: пустая абстракция. Летом больше зеленого. Осенью – желтого, красного, бурого. Потом – сплошь черно-белое.

Меня затягивала трясина все более хмурой, бесцветной депрессии.

Так прошел год.

Весной я почувствовала беспокойство: ничего не менялось. Ребенок подрос, начал кушать из баночек, ломать погремушки. Все развивалось по естественному сценарию, и вроде бы не на что жаловаться. Я и не жаловалась, терпеливо отыгрывала взваленную на меня роль. Вот только роль эта постепенно вытесняла меня настоящую. Я становилась совсем не тем, чем хотелось мне быть. Я деградировала, дичала, из современной, образованной женщины превращалась в какое-то примитивное животное, ловко одомашненное, одураченное чужой волей.

Как-то раз дитя в очередной раз обделалось. Пищало и пахло. Я расстегнула подгузник, она извивалась, мы обе измазались. Начала подмывать. И тут как водой меня окатила жуткая мысль: ребенок – это до самой смерти.

И я сорвалась:

– Когда это кончится!!!

После той истерики он взялся мне помогать. Сделал одолжение. Приходил домой чуть пораньше и с жертвенным видом становился к плите. Готовил себе, ну и нам заодно. Потом кормил Малыша. Потом убаюкивал спать. Потом закуривал и растворялся в дыму над своей диссертацией. Между прочим, у него получалось неплохо. В смысле стряпни. Да и с ребенком: на его руках она засыпала лучше, чем на моих. Я даже немного приревновала. В шутку, конечно. А если серьезно, с домашними хлопотами он справлялся не в пример лучше меня.

Я впервые подумала: ему бы родиться женщиной, а мне – мужчиной. И кто это решил, будто женщина – хранительница очага? Очаг должен хранить тот, у кого есть к этому склонность. По крайней мере тот, кто по натуре своей домосед. С другой стороны, кто-то должен быть и добытчиком. Работать, иными словами, приносить в семью деньги. Мой Сладкий на добытчика не тянул. В доме царила бедность, приблизившаяся к нищете, а он размышлял только над диссертацией, обрекая семью довольствоваться гордым аскетизмом ученого.

У меня, кстати, тоже имелось образование. Ребенку близился год, и потребность в моей груди отпала. Если кому-то нравится сидеть дома, и у него это хорошо получается – почему бы и нет? Но торчать дома вдвоем, взрослым здоровым людям, – это уж слишком.

Той весной я несколько раз выбралась прогуляться одна. Зашла в пару аптек. Пообщалась с заведующими, наудачу. В уме скалькулировала кое-какие соображения. Призадумалась.

И как-то раз, вернувшись домой, рискнула поговорить.

– Знаешь, я долго думала и приняла решение. Хватит уже мне бездельничать. Засиделась. Пора выходить на работу.

– Это на какую же?

– По специальности, фармацевтом.

Он оторвался от диссертации, медленно повернулся и уставился на меня без симпатии.

– Специальность, это хорошо… Просто прекрасно… А кто с ребенком будет сидеть?

– Ну… Я подумала… может быть, принесу больше пользы, если начну зарабатывать деньги.

– Твоя польза в том, что ты – мать, и должна заниматься потомством.

– Я не клуша.

– А кто же ты, интересно? Кукушка?

СКОРПИОН, в принципе, может освоить любую работу. У него хорошо сбалансированы интеллект и эмоции. Какое бы дело ему ни досталось, он его выполнит, подходя с педантизмом и без видимого раздражения.

Ему дано понимать глубинную сущность явлений. Он может стать философом и заняться поиском смысла жизни, или исследователем в таких областях как психология, сексология, физика, химия, генетика, биология, военные разработки, государственная безопасность. Подходят ему профессии и попроще: хирург, штурман, моряк, механик, геолог, шахтер. Главное, чтобы никто ему не мешал. Поэтому для работы Скорпион ищет уединения.

Такая потребность часто приводит его домой. «Мой дом – моя крепость», – это, как ни к кому, относится к Скорпиону. Со стороны многие принимают его за прекрасного семьянина. На самом деле, он просто отшельник.

Отсюда и заблуждение, будто Скорпион обожает детей. Он их растит, но нередко делает это, стиснув зубы. Пока ребенок не подрастет, Скорпионом движет инстинкт продолжения рода, серьезно усиленный соображениями ответственности. Ему, конечно, не чужда известная радость родителя, если ребенок приносит положительные эмоции. Но неизбежные хлопоты, постоянная связанность и энергозатратность, на фоне исключительного скорпионьего индивидуализма, ведет к тому, что в душе у «прекрасного семьянина» вызревает желание при первой возможности от обузы избавиться…

Я вспомнила, что, к счастью, у меня имеется мама. Когда мы приезжали к ней в гости, та не могла внучке нарадоваться. Дни напролет с нею возилась, игралась, ласкалась, а провожая обратно, беззвучно плакала слезами любящей бабушки. Она и была бабушкой. Если не по возрасту, то по сути. Льготный стаж мама выработала. Ее предприятие зачахло и сократилось. Вот уж год как она сидела дома на пенсии. Все складывалось к лучшему. Для меня. И я позвонила ей по «межгороду».