– Кондиционер у нас часто ломается, а если и работает, тишины не обещаю, но наш дом – твой дом.

Маркус кивает в сторону двери:

– Ванной можно воспользоваться? Автобус на этом маршруте сломался. Я бы, наверное, пешком быстрее дошел.

Эксл отпирает дверь, и я лишь теперь замечаю рядом с рюкзаком тряпичный чехол, в котором угадывается форма гитары.

– Так ты и вправду играешь?

Маркус снова ухмыляется:

– Насчет музыки я тебе не врал.

В гостиной зажигается свет, и Маркус смотрит мне в глаза.

– Думал про то, что ты говорил на прошлой неделе насчет планов. Если решишь попробовать ту программу для молодых исполнителей, то я с тобой. Давай покажем этим богатеньким ублюдкам, как надо играть.

Он поднимает рюкзак, я беру гитару.

– Тебе помогут с подачей заявки?

Маркус качает головой:

– Сказали, что помогут поступить в профессиональный колледж. Вот я и говорю, давай покажем, что талант бьет деньги.

Сначала надо попасть на прослушивание, но про это я пока предпочитаю помалкивать. Маркус не теряет надежды, а ведь это нелегко – пройти программу и обнаружить, что дома тебя не ждут.

– Встретимся в гараже. Хочу посмотреть, не было ли все твое бахвальство пустым трепом.

Он хлопает меня по спине:

– Ты уже трясешься от страха. Знаешь, что с таким талантом, как у меня, тебе не сравниться.

Эксл открывает дверь. Маркус входит первым, а Холидей я тяну за рукав, и она останавливается. Дверь закрывается. Сестра вопросительно смотрит на меня большими темными глазами.

– Все в порядке?

– Сделай доброе дело, приготовь ему что-нибудь поесть, – говорю я, понизив голос, потому что окна и сайдинг у нас тоньше бумаги. – Может быть, со вчерашнего ужина что-то осталось.

Холидей кивает и входит в дом, не задавая вопросов, потому что все понимает. В ее жизни выпадали голодные дни, а гордость – такая штука, которая не позволяет признаться, что у тебя пусто в животе. Если Маркус человек такого же склада, как и я, – а он именно такой, – то в моем присутствии от предложения перекусить он мог и отказаться.

Доминик и Келлен наблюдают за нами с улицы. Готов ли я снова играть музыку с Домиником? Музыка, аккорды, струны, мелодии – вот что объединяло и связывало нас, но как будет теперь? Не знаю. И не буду знать, пока он не расскажет правду о случившемся в тот вечер – даже если вся правда это только объяснение, почему он ушел тогда и оставил меня одного. Пока он не поблагодарит меня за то, чем я пожертвовал ради него. Доминик ждет, что я приглашу его, но я не приглашаю и вместо этого поворачиваюсь и иду к гаражу.

Гараж – не место для парковки. Машина не заезжала сюда уже много лет. То, что находится здесь, священнее любой церкви, порог которой я переступал.

Я отпираю замок, поворачиваю ручку и толкаю плечом старенькую дверь. Щелкаю выключателем, и рабочий свет вверху моргает, потрескивает и загорается. В нос ударяет запах пыли, плесени и машинного масла. Знакомая смесь. На секунду я закрываю глаза.

Передо мной гитарные стойки, шнуры, усилители, колонки, синтезатор, пианино и футляры с гитарами – электрической, басовой, акустической и… чего здесь только нет.

У задней стены, накрытое брезентом, то единственное место, где я ощущаю себя собой. Роднее, чем дом, комната или даже кровать. За барабанами я как будто обретаю крылья, я лечу, я свободен. Во всех прочих местах я чувствую себя змеей, постоянно пытающейся сбросить мертвую кожу.

Откидываю брезент, и в воздух поднимается облако пыли. Теснится грудь. В последний раз я видел установку после концерта. Я все собрал, а потом уложил в грузовичок Эксла. Вообще-то это его работа. Только он не пожалел бы времени, чтобы отыскать ее и привезти. Только он поставил бы ее сюда и так заботливо укрыл. В горле першит, и я тру ладонью лицо.

Последние слова, которыми мы обменялись перед арестом, были брошены в гневе. Я злился на него. Он злился на меня. Я был глупцом, он оказался прав. Я считал себя умнее и не стал даже слушать.

Наша группа много разъезжала. Мы становились чем-то вроде местных знаменитостей. Нас узнавали в штате. Наши поклонники появлялись уже по всей стране. Слава раздувала самомнение. Я вел себя так, как и должна была, по моему мнению, вести себя рок-звезда.

Та, последняя наша ссора случилась из-за того, что Эксл попытался сказать, что я зазвездился, а я ответил, что он просто завидует. Вспоминаю, и мне становится тошно. Как будто я был кем-то, кому стоило завидовать. Сколько сказано и сделано такого, что хотелось бы взять назад.

На стуле лежат палочки, и пальцы чешутся от желания взять их и… Но что это скажет обо мне самом? Что я слаб? Что возвращаюсь на дорогу, идти по которой больше не желаю? На месте ударника я чувствовал себя богом. Сидя за барабанами, я постоянно выбирал не то, что следовало бы. Но при мысли о звуке, об игре через меня проходит волна возбуждения, намного более сильного, чем то, что дает алкоголь.

Я провожу пальцем по тарелке, осторожно и медленно, чтобы не звякнуло. Гладкая, но не новая, холодная, но теплеющая от прикосновения. Представляю звон от удара и ощущаю внутри себя дуновение ветерка.

– Сыграй, – говорит Эксл, и я тут же отступаю и даже сую руки в карманы джинсов.

Нет, играть мне нельзя. За барабанами я сам себя не контролирую. Беря в руки палочки, я переходил на другой уровень, переносился в иную область сознания. Это была чистейшая, природная свобода, дававшая мне ощущение непобедимости. Я привыкал к этому чувству, как к наркотику, привыкал думать, что никогда не умру.

Но все-таки умер – по крайней мере «я» прежний – и теперь не доверяю себе в такой мере, чтобы открыться тому ощущению полета и свободы, которое приходило с игрой на барабанах. Тогда мне недостало сил справиться с вырвавшимися из-под контроля чувствами, и у меня нет оснований полагать, что я удержу их в узде теперь. Для начала я должен стать лучше. Ради себя самого и ради моей семьи – мы все этого заслуживаем.

– Соседям точно не понравится. Сыграем на акустике. – На гитаре у меня тоже получается неплохо, а главное, игра на ней не пробуждает безумных ощущений, от нее не сносит башню.

Может быть, я смогу заниматься музыкой, если выберу в ней другую дорогу, потому что прежняя, связанная с барабанами, привела в ад.

– Где Маркус?

– Ест. Спорит с Домиником насчет фендеровских гитар. И, кстати, мы всегда играем поздно вечером, так что соседи тут ни при чем. – Эксл прислоняется плечом к дверному косяку.

– Не хочу беспокоить Холидей. Она устала, и ей надо поспать.

– Холидей будет только рада. Без тебя здесь ни одна струна не дрогнула. И к барабанам никто не прикоснется.

– Потому что они прокляты? – Шутка не удалась – вопрос прозвучал серьезно.