— Но ведь ты любила Бернара!

— А ты сказал мне, что она любила своего жениха.

— Да, но я убежден, что этого никогда не было. Я знаю это так же хорошо, как и то, что твой жакет слишком короток. Жюльетт, ты надеваешь его на работу?

Она рассмеялась, одергивая полу жакета одной рукой и одновременно наклоняясь, чтобы вынуть чугунную кастрюльку из духовки.

— Братья, которые умеют критиковать, должны уметь сами готовить обед, — сказала она, протягивая тарелку.

Под крики Педанта Клод дошел до своего дома. Неужели он забыл выключить свет в прихожей, когда спешил на поезд? Повернув ключ в замке, он понял, что дверь открыта. Незапертая дверь? Клод повесил пальто и огляделся. Педант перелетел на свой насест. Позорная груда раскроенных платьев, которые должны быть уже готовы, неоконченные наброски, выполненные синим карандашом. Что же это такое? Распечатанная почта на его рабочем столе? Кто принес ее в квартиру? — Он прислушался, и до него донеслось какое-то шуршание из спальни. Кромешная темнота. Он зажег свет. Очертания тела на кровати! На цыпочках подойдя ближе, Клод заметил рыжие волосы на белоснежной подушке. Успокоив попугая, он взял пальто и вышел на улицу.

Мигом преодолев извилистую неосвещенную и безлюдную в этот час улицу дю Шатель, Клод постучал в дверь Анатоля, а затем нетерпеливо позвонил. Ночь была достаточно прохладной. Его друг открыл дверь, закутанный в уютный коричневый халат, в руке — книга. Темные зрачки карих глаз резко контрастировали с белками, настолько белыми, что напоминали Клоду яичную скорлупу. Анатоль улыбнулся, увидев Педанта.

— Ну и сюрприз! — воскликнул он. — Божьи дни никогда не закончатся!

Анатоль подошел к Клоду и крепко обнял. Их дружба началась с первых дней учебы в школе. Анатоль был третьим с конца по выносливости среди одноклассников. С двух лет, вместо того чтобы гонять в футбол со сверстниками, он занимался садом вместе с дедом. Анатоль полол, а его дед пространно рассказывал, в основном, о своем пребывании в плену в Германии в течение трех лет.

Сколько помнил себя Клод, Анатоль всегда говорил о Боге. В юные годы он несколько раз влюблялся, но когда ему исполнилось шестнадцать, решил посвятить себя церкви.

«Но, Анатоль, — говорил Клод со злостью, — это означает, что ты не сможешь жениться! Как глупо! Эта такая потеря! Мы больше никогда не сможем быть друзьями! И ты всегда будешь говорить мне, что я неправильно поступаю».

Он помнит, как Анатоль рассмеялся, а затем объяснил, как его заполучила церковь, «словно притянула магнитом» в один из воскресных дней. Настоятель церкви тихо разговаривал с небольшой группой людей. Не сознавая этого, Анатоль оказался на первой скамье прихожан. Он был восхищен тем, как священник рассказывал о красоте и святости людей, которые становятся членами духовенства. Как вспоминал потом Анатоль — это был тот день, когда его «позвал Бог».

— Могу ли я у тебя переночевать?

— Конечно, но чему я обязан таким удовольствием?

— Анатоль, моя жена спит в моей постели.

— В большинстве ситуаций это нормально.

— Анатоль! Меня не было дома. А теперь я обнаружил ее в моей постели — без звонка, без предупреждения! Ты знаешь, мы не виделись уже восемь лет и даже не переписывались. Несколько недель назад я отправил письмо с просьбой о разводе. Не знаю, говорил ли тебе об этом. Я не хотел этого делать.

Клод уселся в кресло рядом с угасающим камином.

— Она все это время хранила ключ от дома! Когда я сейчас уходил, то услышал, как она произнесла: «Клод».

Анатоль не произнес ни слова.

— Извини, что я беспокою тебя так поздно, — продолжал Клод. Педант перелетел с плеча хозяина на шкаф из темного дуба, который стоял в углу комнаты.

— Все это означает, что Розмари не желает развода, — спокойно сказал Анатоль.

— Анатоль, мы не любим друг для друга, — Клод сел на краешек кресла. — Ты хорошо это знаешь. Наша женитьба была ошибкой. Не смотри на меня своими большими глазами. Разве тот факт, что мы столько не виделись, не означает, что мы совершили большую ошибку?

— К сожалению, нет. Или к счастью. Ты уверен в себе, Клод? Возможно, она передумала. Что, если после восьми лет жена твоей мечты лежит в твоей постели? — Анатоль пересел в кресло, стоящее напротив, его руки были сложены под подбородком.

— Моя мечта живет в Париже.

Анатоль приподнял бровь и наклонил голову.

— Анатоль, я люблю другую женщину. Я собирался тебе все рассказать. Она вот-вот выходит замуж, но мы любим друг друга, я в этом уверен, и, кажется, она тоже.

Глаза Анатоля вдруг приобрели желтоватый оттенок. Лицо выглядело уставшим в свете догорающего пламени в камине.

— Я никогда не переживал ничего подобного, — продолжал Клод. — Это как первый вздох.

— Ты не задумывался о том, чтобы дать шанс Розмари?

— Я знал, что ты задашь этот вопрос! Нет, нет, нет! Это конец!

— Ничего не закончено, пока сияет Божий свет в твоей жизни.

— Анатоль! Нет другого света в моем уме, в теле и в душе, кроме света глаз Валентины. Во мне горит пожар. Я должен быть с ней физически, духовно — полностью. Она стала моей навязчивой идеей. Иногда я прячусь за колонами здания вблизи ее офиса и поджидаю, когда она уходит с работы. Я следую за ней. Анатоль, я в сотый раз наблюдаю ее походку, как она слегка приподнимает левое бедро, ловлю выражение ее губ, восхищаюсь блеском ее волос в лучах заката, наблюдаю, как она приглаживает рукой свои волосы. Я глотаю ее, выпиваю издалека. Я преследую ее как преступник. Что случилось со мной? — Анатоль ничего не ответил. — Самое худшее — это то, когда она входит в дом вместе со своим женихом. Мне больно представлять, что может происходить внутри. Зачем я мучаю себя? Это так странно, что жизнь не дает тебе того, чего ты больше всего желаешь. Но ты, Анатоль, конечно, всегда получал в жизни то, чего хотел.

Анатоль откинулся в своем старом кожаном кресле и поднял глаза к потолку.

— Клод, как мало ты знаешь, что я испытываю, шагая по стопам Господа Бога.

— Это, должно быть, трудное испытание, — промолвил Клод.

— В одно время я хотел уйти от суеты и стать монахом в монастыре далеко в Атласких горах[4], чтобы замолить свои грехи. Как просто, как духовно. Из горной хижины можно обозревать вечные пески пустыни, над тобой только полночное небо. Мы мучаем себя, потому что забываем — для нас всегда есть ответ. Я нужен здесь, на этих перекрестках, в Сенлисе. Моя работа — работа с людьми, и, как ты уже, наверное, знаешь, она бросает больше вызовов, чем работа с тканью. Как бы я хотел иногда, чтобы мы превратились из обычного материала в роскошную одежду. Но, увы, мы всегда будем в пятнах, помяты. — Он на минуту замолчал. — Ты пытался в молитве призвать Бога на помощь?