Впрочем, о революции Таганка сейчас не думал. Он вообще не был способен шевелить мозгами. В штанах бурно расшевелилось и… расплевалось. Вот зараза!

Андрюха густо покраснел.

- Ну что ты, глупенький… - зашептала Лидочка и принялась снимать с него брюки. - Не переживай. Всегда так бывает после долгого воздержания. Мы сейчас все поправим…

Как она собирается все поправлять, Таганка не знал. Но Лидочка, похоже, была профессионалкой. Опустившись на колени, она обняла Андрюха снизу и присосалась так, как будто хотела все на свете ему оторвать с корнем.

И гладила его нежно. И облизывала. И причмокивала даже.

Таганка терпеть уже не мог. Во второй раз он бы себе позора не простил.

Схватив Лидочку за плечи, он потянул ее вверх. Она оказалась податлива. И тут же была завалена лицом вниз на широкий стол, предназначенный для оформления газетных подшивок. Ничего местечко. Широкое, невысокое и, значит, вполне удобное.

Лидочка широко раскрытым ртом жадно хватала воздух, не в силах больше проронить ни звука, а пальцы ее впивались в разложенные на столе газетные страницы, безжалостно комкая их и разрывая в клочья. Заголовки праздничных газет ни Таганка, ни Лидочка в это время, понятное дело, не читали. Но они оказались как нельзя в тему. «Стань полноправным членом…» (аббревиатуру «…КПСС» Лидочка как раз оборвала и скомкала). «С чувством глубокого удовлетворения». Что касается напечатанных фраз «в поте лица» и «отдай до последней капли», то здесь Таганка абсолютно соответствовал требованиям советской партийной печати.

Он входил в Лидочку, как танк, как, наверное, отбойный молоток самого лютого стахановца входил в горную породу. А Лидочка, расположившись к нему спиной, от страсти начала уже вгрызаться в деревянную столешницу. Спина ее извивалась, матовая кожа покрылась крохотными, едва заметными капельками пота. Плотные ягодицы неустанно двигались навстречу Таганке, возбуждая в нем новое и новое желание.

Оторвавшись от женщины на миг, он рывком развернул ее к себе и… вновь с силой протаранил, придерживая обеими руками за талию. Ноги Лидочки лежали теперь у него на плечах, а кисти рук крепко обвивали шею.

- А-а-а!!! - громко закричала она, с головой утопая в оргазме.

А из горла Таганки невольно вырвался звериный рев. Он буквально истекал соком, кончая, как ему казалось, целую вечность. Взрываясь сладкими судорогами, он терзал тело Лидочки сильными пальцами, впивался в нее изголодавшимися губами, оставляя на ее нежной коже красные следы засосов.

В конце концов крики и судороги стихли.

Истерзанная Лидочка Семенова и вконец опустошенный Андрюха Таганцев повалились на широкий газетный стол.

Синие сатиновые трусы Андрея прикрывали газету «Правда» с передовой статьей о том, что социализм в нашей стране победил окончательно и бесповоротно.

А дефицитные чулки Лидочки аккуратно прикрывали лысую голову вождя - гипсовый бюст Владимира Ильича Ленина, который сами же зэки и слепили накануне великого праздника победившей революции.

- У-у-у! - завыл от удовольствия Таганка. Странно устроен человек. От удовольствия воет, от неудовольствия - тоже воет! Не угодишь.

И, словно откликаясь, взвыла сирена. Пронзительно, частыми короткими взвизгами. В зоне поднялся переполох. По этому сигналу осужденным предписывалось сломя голову бежать к отрядному бараку, строиться в колонну по три и бодро шагать на центральный плац.

Запрыгнув в штаны и сапоги, Таганка прихватил оставшиеся шмотки и побежал к выходу, далее одеваясь уже на ходу.

Прапорщик внутренней службы Лидочка Семенова не спешила. Библиотекарей пока что никто не строил.

- Эй, красавец! - окликнула она Таганцева в спину. - Будет скучно, заходи! Ляжем рядком, поговорим лобком!

Вообще- то Лидочка в зоне слыла дамой строгой, добропорядочной и неприступной. Детишек своих любила. Их у нее было трое.

Зэки говаривали, что дарила себя Лидочка только наезжавшему московскому начальству. И больше - никому и ни за что. Ну, иногда только - начальнику колонии с начальником оперативной части одновременно. Эти любили побаловаться в паре. А так чтоб с зэком спутаться - ни-ни!

Когда все отряды вышли на плац, в зону из сектора администрации ИТУ ввезли «корову».

Холмогорские или, скажем, вологодские буренки ни при чем. На Колыме, кстати, вообще крупный рогатый скот не водится. Ну, разве что Лидочкин муж…

Одну секунду! Елы-палы!

Таганка, стоя в строю вместе с другими заключенными, буквально окаменел.

На середину плаца выехала телега, запряженная пепельно-серым мерином, на которой лежала так называемая «корова». Что это такое, объясним чуть позже. Потому как следом за ней въехала вторая - точно такая же - телега. А на ней лежал мертвым как раз сержант Семенов. Даже издалека было видно, что голова его прострелена, а грудь изрезана каким-то острым предметом. Все обмундирование было разорвано и обильно пропитано истекшей кровью.

Вот такие новости к годовщине революции - цвета кумача.

Впрочем, пора и растолковать.

Неделю назад из колонии был совершен побег. Если зимой на Колыме побег равен самоубийству, то в летние короткие месяцы или по осени кое-кто из заключенных пытается уйти на волю.

Бежал Ракита - Павел Ракитин, - рецидивист со стажем, сорока лет от роду, двадцать из которых провел на нарах в разных лагерях и за различные преступления.

Ракита был безнадежно болен туберкулезом. И, когда решился на «рывок», хотел всего-навсего неделю-другую пожить перед смертью на свободе, подышать вольным воздухом. Просто так побродить по бескрайним пустыням Колымы, не слыша окриков конвойных с автоматами и остервенелого лая караульных овчарок.

Но не бродить же на голодный желудок! Какая ж это воля без свежего мяса? Вот в качестве мяса он и взял с собой Степана Акчурина, молодого пацана, севшего на три года за квартирную кражу. Сначала замутил дураку голову уголовной романтикой, навешал на уши лапши о пьянящем воздухе свободы. А потом и поманил за собой.

Ракитину в тайге уже на третий день жрать захотелось. И прирезал он молодого кореша не моргнув глазом. Кто из матерых волков в бега идет, тот обязательно из зоны с собой «корову» прихватит. Не подыхать же с голоду, в самом деле!

Сержант Семенов находился как раз в составе оперативной группы, отправленной начальником колонии на поиски двух беглецов.

Он случайно и напоролся на Ракитина в глухом распадке, когда тот, словно барана или ту самую корову, разделывал ножом труп зарезанного Акчурина. Большие куски человеческого мяса уже жарились на костре, разведенном тут же. Ракитин спешил. Ему нужно было отделить от тела только самые лучшие части - бедерные, грудные и спинные мышцы, успеть перекусить шашлычком из человечины и уходить еще дальше от ненавистной зоны. Одно огорчало - не додумался он с собою соли прихватить. А мясо без соли все-таки не такое вкусное. Хотя достаточно нежное, не то что говядина или даже свинина.