— Платон, нам нужно всего листика два-три, а ты набил целый пакет!

Затем нашли уединенную скамейку под густой кроной дуба и подкрепились, как выразился Володя, цитируя классику, «чем бог послал». Платон уплетал за обе щеки бутерброды, запивая чаем. Чашку с чаем поддерживала Надя, боясь, что Платоша прольет чай и обожжется. Не забывали угощать и белок, которые, казалось, набежали со всего парка.

Под вечер, приятно уставшие, ехали домой. Особенно довольна была Надежда — так бы каждый день занимать ребенка, может, забылся бы…

Уже подъезжали к дому, когда Надя услышала, что Платоша стал сморкаться. Она обеспокоенно спросила:

— Ты что, простыл? Насморк? Ну-ка, давай нос!

Но мальчик отвернулся, забился в угол сиденья и даже прикрылся рукой. Встревоженная Надежда придвинулась к Платошке и двумя руками развернула его к себе. Мокрое от слез лицо ребенок пытался отвернуть в сторону, а испуганная Надя частила:

— Почему плачешь? Что случилось, Платон? Что-то болит? Где заболело, покажи!

В зеркале периодически появлялось взволнованное лицо Володи, пока он наконец, съехав на обочину, не остановился. Развернулся к своим пассажирам и, пытаясь придать легкость разговору, проговорил:

— Наверное, Платоша жалеет, что не взяли с собой того маленького бельчонка. Угадал? Но согласись, парень, бельчонок совсем маленький, он все время был с мамой. Видел?

«Куда его понесло? Зачем о маме?!» Надя пыталась подавать знаки Володе, чтобы тот замолчал, но Платошка вдруг сам заговорил:

— Не сердись, Надя. Я не хотел, они сами…

Надежда, еще более встревоженно, воскликнула:

— Кто «сами»? О чем ты говоришь?!

— Слезы!.. Так и лезут из глаз!

И он сердито, чуть ли не вдавливая маленькие кулачки в щеки, вытер лицо. Конечно же, Надя поняла, почему «слезы так и лезут из глаз». Но ей хотелось «загнать» это в дальний угол и не касаться этого никогда.

А Платон деловито, уже без слез, спросил:

— А мама еще застанет белочек, когда приедет?

— Конечно, застанет, куда они денутся? — легко ответила Надежда.

— А когда мороз, белочки же прячутся, им холодно, — плаксиво заканючил ребенок.

Володя, чувствуя свою вину за то, что открыл эту тему, сказал:

— Зимой еще больше белок можно увидеть, чем летом. Летом они делают себе запасы на зиму — схроны называются. А в мороз белки разрывают лапками снег и достают спрятанное: орехи, желуди.

В это время они подъехали к дому. Платон сразу побежал делиться с папой впечатлениями. Володя достал сумку из машины и донес к дому. Прощаясь с Надей, сказал:

— Надя, приезжает театр Табакова из Москвы. Спектакль называется «Безымянная звезда». Там новые актеры играют, молодые. Я возьму билеты, сходим?

Надя каждый вечер в тревоге ждала «сводку» от Виктора Андреевича о состоянии здоровья Ольги. Держал связь с Германией Виктор.

Затем она делилась известием с Капитолиной Ивановной. Больше в это никого не посвящали. Особенно следили, чтобы не дошли слухи о болезни Ольги до хозяина, Платона Федоровича. Для него Ольга поправляла здоровье в санатории.

С каждым днем Виктор все больше хмурился. От Надежды ничего не скрывал, справедливо полагая — чужому человеку можно сказать все, даже самое трагическое, а на его душе все легче груз будет… И говорил. Ольге вынесен приговор. Помочь ей не могут, слишком поздно.

А Надежда должна изображать хорошее настроение и беззаботность. И не только перед ребенком, перед бабой Капой — тоже. Ей жаль было старую женщину, вырастившую Ольгу с пеленок. Свои же чувства она пихнула куда-то глубоко в угол и закрыла их Платошкой. Для нее сейчас главным в жизни был ребенок. И слова Ольги:

«…Платошку не оставь!..» — звучали в ее голове, только ею слышимые, иногда громко, иногда тихо.

Надя согласилась пойти с Володей в театр. А с Платошей побудет баба Капа. Прежде чем проститься с Володей, Надя, несколько смущенно, попросила парня:

— Володя, прекрати использовать Капитолину Ивановну как посыльную. По утрам я должна притворяться спящей, пока баба Капа ставит твои цветы у изголовья моей кровати. Тем более баба Капа уже пожилой человек. Это же несерьезно.

На Володю было жаль смотреть. Он переминался с ноги на ногу, его лицо пылало, и все это усугублялось тем, что Надя уже уходила! И Володя решился:

— Надя, подожди, не уходи! Дай, скажу!

Надежда остановилась, удивленно глядела на парня, а тот выпалил:

— Надя, для меня это очень серьезно! Очень хочу, чтобы для тебя было так же!

Взял Надину руку и по-старомодному поцеловал. А потом испугался — не знал, как Надя к этому отнесется…

Последний раз Надежде Горчихиной целовали руку во время ее студенчества на первом курсе. При институте периодически работала любительская театральная студия. Студент-практикант, с экзотическим именем Гедеон, взялся поставить фрагмент из «Войны и мира» Льва Толстого. В каком ракурсе он увидел в Надежде Горчихиной Наташу Ростову, осталось загадкой для всех, в том числе и для Надежды. Но польстило, очень. И она добросовестно ходила целый месяц на репетиции, иногда жертвуя лекциями. И целый месяц режиссер пытался превратить Данилу Крайченка в Андрея Болконского.

— Даниил, представьте себе, вы — галантный, великосветский человек. Целуете руку воздушного создания, барышни, которую боготворите! Вы склоняете голову (только голову!), затем делаете полупоклон, почтительно, двумя руками, берете ручку барышни и подносите к своим губам… Ну, попробуйте!

Великосветский Данила, метр девяносто роста, сгибался пополам, крепко, двумя руками сжимал Надину руку и громко чмокал губами. Притом несколько раз.

Гедеон терпел неделю, затем куда-то исчез. Данила при встрече с Надеждой насмешливо спрашивал:

— Не знаешь, куда девался наш Гадик?

Надя смущенно пожимала плечами и спешила уйти. На этом артистическая карьера для них двоих была окончена.

Сейчас Надежда глядела на свою поцелованную руку и вспоминала, кто еще целовал ее руки? Кроме Данилы (что не считается), больше и некого вспомнить. Да и вспоминать-то некого — один Костик. Представить целующего руку Костика? Смешно.

Затем Надя опомнилась. Что же это она, действительно, пугает парня? Он ведь — всею душой к ней! Много таких? Даже не верится… Может, притворяется?

А Володя на всякий случай спросил:

— Надя, я ведь тебя не обидел, нет? Ну, прости, больше не буду!

— Нет, почему же? — вырвалось у Нади. — Что плохого поцеловать руку? И не обижаюсь я вовсе. Ладно, Володя, я пошла, до завтра!

Очумелый от радости, Володя ответил:

— До завтра, Надя! — Затем, на всякий случай, добавил: — Спасибо!