Под сенью пальмовых ветвей, пока официант убирал десертные тарелки, я мельком взглянула на мобильный — я всегда делаю это бессознательно, а в те дни стала делать чаще. И резко втянула воздух, увидев, что Бен Уолден ответил на последнее сообщение.

От кого: доктор Бенджамин Уолден

Кому: Дани Шапиро

Re: Важное письмо

Спасибо за информацию. Я беспрестанно поражаюсь возможностям интернета. Ваши изыскания могут быть верны. Не исключено, что я проведу исследование ДНК, чтобы это проверить. Очень благодарен, что вы готовы уважать тайну нашей личной жизни и не собираетесь нарушать привычный уклад жизни нашей семьи.

Прежде всего поздравляю вас с чрезвычайно успешной писательской карьерой. Мы с женой собираемся прочитать ваши воспоминания. Если результаты исследования ДНК совпадут, я полагаю, что вас будет интересовать семейная история, особенно история медицинских заболеваний. Напишите, какие у вас вопросы, и я постараюсь ответить.

23

Каждый раз, когда я чувствовала в себе силы и решимость, я вводила в Google разные поисковые запросы. Донор спермы. Зачат с помощью донора. Анонимность донора. Этика донорской анонимности. История донорства спермы. Я заказала множество книг, они будут ждать меня всякий раз по приезде целыми стопками у входа в дом. У меня уже была подборка статей о докторе Фаррисе начиная с 1940-х и до начала 1960-х годов. Я никак не могла заставить себя их прочитать. Язык в них был устаревший и тяжелый, как в старых научно-фантастических комиксах. Малыши из пробирок. И я была одним из них?

Год, когда произошло мое зачатие, ознаменовало коллективное поругание донорского оплодотворения. Специалисты по этике, религиозные авторитеты, юристы и даже многие медики объявили эту процедуру незаконной и безнравственной. В то же время врачи и ученые, ставшие пионерами в области донорского оплодотворения, самоуверенно считали, что создают новую реальность. О сохранении тайны, анонимности и даже евгенике говорили как о насущных проблемах. Доноров выбирали за их якобы генетическое превосходство. Учетные записи, основательно зашифрованные, засекречивались или уничтожались. Родителей отправляли домой, велев забыть о процедуре.

Однако язык современной репродуктивной медицины воспринимать было не легче. Я пролистывала веб-сайты и статьи в интернете, и слова плыли перед глазами, а предложения рассыпались на части. Во всех других областях своей жизни я была способна ясно мыслить, но здесь снова попадала в вязкую слизь. Очень скоро мне стало понятно, что сообщество людей, зачатых с помощью доноров, было сплоченным и активным. Мне попадались слова, которые я моментально начинала ненавидеть: оказывается, Бен Уолден был моим биологическим папой. Пол Шапиро — папой гражданским. От этих терминов я начинала чувствовать себя ошибкой науки. Но потом я прочитала, что многие люди, зачатые с помощь донора, часто чувствовали себя ошибкой науки. Один веб-сайт продавал специальную бижутерию: «Зачата специально для вас!» Кулоны на цепочках, изготовленных из алюминия, хрома или меди, на которых висели амулеты в форме собачьих жетонов с номерами доноров. Мне хотелось держаться от такого в стороне, как будто ко мне это вообще не имеет отношения. Понимание, что мир донорства был моим миром, что я была зачата с помощью донора, что все эти термины применимы (сейчас и всегда были) ко мне, росло передо мной, как бетонная стена, о которую я билась снова и снова.

Одно имя то и дело встречалось мне в статьях, на сайтах и даже в передаче у Опры Уинфри: Уэнди Креймер. Она создала Реестр братьев и сестер по донору, ресурс для зачатых с помощью донора людей, находящихся в отчаянных поисках генетических родственников. Мне показалось, что необходимо связаться с Уэнди Креймер, но зачем? Я не нуждалась в ее услугах. Ведь я уже нашла своего биологического отца. Но не Бен Уолден занимал мои самые сокровенные мысли. Чего я желала, так это подтверждения от кого-нибудь — специалиста, — что существовала такая возможность, нет, даже больше — вероятность, нет, еще больше — факт, что мои родители ничего не знали. Институт Фарриса одурачил их. Нарушил действовавшие договоренности. Кто-то, должно быть, решил, что этой паре будет на пользу, если, не предупредив их, подмешать донорскую сперму. Может, институт старался поднять показатели успешности. Или доктор Эдмунд Фаррис возомнил себя Богом.

В последние пару дней в Лос-Анджелесе мы были заняты рабочими встречами, общением с Джейкобом, а также обедами, встречами за кофе, встречами, чтобы пропустить стаканчик-другой, ужинами с друзьями. Этот город во многих отношениях стал нам вторым домом. Я иногда рассказывала свою историю, иногда нет. И начала понимать, что, рассказав ее, не всегда чувствовала себя лучше. И все чаще и чаще оказывалось, что, пока я проговаривала случившееся, оно теряло смысл, рассеивалось, словно попадало в эхо-камеру[35]. Я чувствовала, как двигаются мои губы, и слышала слова, но их будто произносил кто-то другой. Я стала больше молчать и с ужасом думала о возвращении домой. Меня неотступно преследовала мысль о нашем доме с его стенами, завешанными портретами моих предков. О кабинете, где я писала, окружив себя ими: бабушка, дедушка, папа и тетя Ширли, когда те были еще детьми. И тогда я в воображении брала ведро краски и забеливала ею все внутренние стены. Начинала с чистого листа.

Наконец я написала Уэнди Креймер. Каждый раз, когда мне в этом незнакомом странном мире приходилось писать новому человеку, у меня возникало чувство уязвимости и незащищенности. Но от тех, к кому обращалась за помощью, я получала только доброе отношение. Креймер ответила мне в течение нескольких минут, и мы в тот же день договорились о телефонном разговоре. В назначенное время я в поисках тихого местечка бродила по Уилшир-бульвар. Зайдя в маникюрный салон, возле которого на тротуаре стоял металлический столик и два стула, я спросила хозяев, не возражают ли они, если я там посижу. В ярко-желтом свете лос-анджелесского заката я разложила перед собой материалы, будто собиралась делать репортаж: блокнот, ручка, шумоподавляющие наушники — все было на месте. Уже набирая номер Креймер, я увидела, что за соседним столиком со своим обедом в бумажном пакете расположилась женщина. Я буравила ее взглядом, пока она разворачивала свой бутерброд. Она на меня не взглянула. Ну и ладно, подумала я. Времени найти более укромный уголок у меня не было.

Креймер отнеслась ко мне с теплотой, говорила откровенно и без спешки. Я пыталась не обращать внимания на соседку по столику и знакомила Уэнди Креймер с деталями своего открытия, задаваясь вопросом,