— Признательна, ваша честь, — произнесла мисс Паскал с благодарственным кивком головы.

Двери зала открылись. Через несколько секунд в них появилась инвалидная коляска, которую толкала медсестра в белом халате. Несмотря на то что ей очень хотелось отвернуться, Лотти смотрела как зачарованная. Она ощутила позорную тошноту, но тут же пристыдила себя за это. Ни один человек не должен чувствовать, что другие не в состоянии на него посмотреть. Инвалидное кресло подвезли к месту дачи свидетельских показаний, которое прекрасно просматривалось присяжными. Лотти услышала, как вокруг громко вздохнули, и впилась ногтями в ладонь, чтобы самой не издать ни звука.

Было удивительно, что Эдвард Блоксхэм вообще выжил. На черепе у него зияла огромная вмятина, в которую можно было при желании засунуть половину апельсина. Лицо было в ужасном состоянии: край рта опустился, глаз был словно неживой. Изо рта согнувшегося в инвалидном кресле Блоксхэма капала слюна, а его лежащие на коленях руки тряслись. Через некоторое время Лотти отвела глаза от Эдварда и обнаружила, что сидящие на ряд ниже присяжные отвернулись от Блоксхэма и смотрят на его жену.

Мария на мужа не смотрела. Ее взгляд был направлен на двери зала суда. Она понимала, как подумала тогда Лотти, что двери в мир могут скоро закрыться для нее навсегда. Сложно сказать, что думала Мария на самом деле; возможно, она умела хорошо скрывать свои чувства, а может, просто была по природе черствым и неотзывчивым человеком. «Вполне возможно, что именно поэтому она смогла сделать со своим мужем такое», — подумала Лотти и снова перевела взгляд на доктора Блоксхэма.

Мисс Паскал вытащила из папки документ.

— Дамы и господа присяжные, сейчас я зачитаю вам медицинское заключение. Защита не оспаривает содержащиеся в нем факты. Этот документ составлен неврологом доктором Мансе, сотрудником Бристольского центра мозговых травм при больнице Саутмид. В нем говорится следующее: «Эдвард Блоксхэм получил удар по голове, вызвавший сильное кровоизлияние в теменную долю, а также потерю большого количества мозговой ткани. Эта область мозга, расположенная в затылочной части головы, отвечает за обработку информации органов чувств, в том числе зрительной, а также за функции речи и логическое мышление. В настоящее время все эти функции нарушены. Пострадавший потерял способность говорить, и его зрение значительно ухудшилось. Функции жизненно важных органов не пострадали, однако в результате ряда тестов установлено, что его мозг реагирует на раздражители в гораздо меньшей степени, чем мозг обычного человека. Можно констатировать, что состояние доктора Блоксхэма со временем не улучшится».

Лотти еще раз посмотрела на Эдварда. Она скорее умерла бы, чем осталась в таком состоянии. Наверняка многие присяжные придерживались такого же мнения.

Мисс Паскал продолжила:

— «В результате полученной раны доктор Блоксхэм не может передвигаться и контролировать движения рук. Ему необходим круглосуточный уход. Его мышцы будут постепенно атрофироваться, пока он не окажется прикован к постели. В результате того, что доктор Блоксхэм потерял способность общаться, невозможно установить точно, находится ли он в сознании и насколько понимает, что происходит вокруг. Он может испытывать боль и осознавать, что с ним произошло, не имея возможности выразить страдание или дискомфорт».

Мисс Паскал закончила чтение и отложила документ.

— Пристав раздаст фотографии, на которые присяжные могут ссылаться, рассматривая доказательства этого дела.

По рядам присяжных начали передавать синие папки. Лотти положила свою папку перед собой, но открывать не стала.

— К сожалению, на мой взгляд, — продолжала обвинитель, — эти фотографии недостаточно точно отражают масштаб полученных травм, поэтому, ваша честь, я хочу попросить вашего разрешения присяжным подойти к пострадавшему, чтобы лично осмотреть их.

— О боже, — пробормотал студент Джек. — Пожалуйста, скажите, что она шутит!

Лотти полностью разделяла его мнение. Одно дело — выслушать мнение эксперта и увидеть пострадавшего издалека, и совсем другое — подойти к нему и осмотреть нанесенные увечья.

— Это необычная просьба, мисс Паскал, — заметила судья.

— Фотографии не дают панорамного обзора раны, — сказала мисс Паскал. — Чтобы в полной мере оценить силу и направление удара, присяжные должны увидеть ее лично.

Судья кивнула, и пристав жестами пригласил присяжных встать, подойти к мистеру Блоксхэму и обойти вокруг него. Первой к сидевшему в инвалидной коляске телу медленно двинулась Табита. Все внимательно наблюдали за ее реакцией, и Лотти подумала, что она все-таки молодец, потому что пока ее лицо сохраняло нейтральное выражение. Однако, когда Табита приблизилась к доктору Блоксхэму и посмотрела на рану, ее рот приоткрылся и губы сложились так, словно она беззвучно воскликнула: «О!» За Табитой, склонив голову и сжимая в руках платок, пошел Грегори. В зале было ужасно жарко. Потом настала очередь Джен, которая, прикусив нижнюю губу, дрожала. Потом пошел, высоко держа голову, Пэн, а за ним — все остальные. Никто, кроме Гарта с татуировками, не задержался около инвалида надолго. Он же потратил неприлично много времени, вращая коляску Блоксхэма сначала по часовой, а потом против часовой стрелки, наклоняясь, чтобы осмотреть место удара с разных сторон. Лотти чувствовала себя омерзительно, словно попала в Викторианскую эпоху с ее знаменитым цирком уродов. Вмятина в черепе Эдварда была огромной, волосы росли неровными пучками. Из-за отсутствия части кости одно ухо оттопырилось под странным углом. Табита села на свое место и схватилась за грудь, а Дженнифер разрыдалась. Татуированный Гарт Финучин с ненавистью смотрел на сидевшую в стеклянном боксе Марию. Краем глаза Лотти заметила, что Джек вытер лицо рукавом, и гадала, вытирает он слезы или просто вспотел. Когда сама Лотти села на место, она заметила, что ее руки трясутся.

Медсестра вывезла из зала суда инвалидную коляску с пострадавшим. Лотти посмотрела на то место, где та стояла, и увидела лужицу накапавшей изо рта инвалида слюны. Боже мой, подумала она, как ужасно остаться в таком бесчеловечном состоянии… Лотти хотела честно рассмотреть дело, выслушать все доказательства и только потом принимать решение о том, кто прав, а кто виноват. Но теперь она осознала: чем бы обвиняемая ни мотивировала свой поступок, она вряд ли сможет найти убедительное оправдание тому, зачем и почему довела человека до состояния овоща. Лотти была твердо убеждена, что ни один приличный человек не способен на такое зверство. Суд только начался, и она еще не знала предыстории случившегося, но не могла отрицать того, что ответчица поступила крайне жестоко. Просто неописуемо жестоко. Было просто невозможно представить, как та собирается оправдать то, что сделала.

Она посмотрела на Марию и увидела, что та слегка улыбнулась; правда, тут же это скрыла. Возможно, это была гримаса, и именно так многие восприняли это выражение лица, но Лотти почему-то показалось, что на лице ответчицы она увидела чувство глубокого удовлетворения. Потом плечи Марии поникли, она слегка приподняла подбородок, и Лотти поняла, что та испытывает не просто удовлетворение, а радость триумфа. Она не только превратила мужа в овощ, но и обрекла на унизительное существование, наполненное болью и отчаянием. При этом инвалид мог прожить в таком состоянии все отведенные ему судьбой годы. Можно было сделать два предположения: или обвиняемая люто ненавидела своего мужа, или сама была настоящим чудовищем.