Как будто читая ее мысли, Стюарт продолжал:

— Я понял, почему ты вынуждена тащить на плечах такую тяжкую ношу, любовь моя.

Он ласково погладил ее по этой прелестной части тела, прижавшейся к нему.

— Ношу? — Она снова обратила внимание на того, кто готов был предложить ей солнце, луну и звезды за возвращение на Землю.

— О да, ношу! Здоровенное бревно, под которым ты сгибаешься в три погибели. Ты все еще такая неуверенная в себе, такая скромная и замкнутая — для члена Совета директоров крупной издательской корпорации это совершенно не годится!

— Это правда?

— Правда.

— «Лэмпхауз» для тебя и остальных Маккензи — это мелюзга, не так ли?

— Почему бы тебе не превратить мелюзгу в крупную рыбу, Оливия? Ты замечательная девушка, и у тебя многое получится, если только немножко расслабишься и не будешь принимать все так близко к сердцу. Вот тебе первый урок: никогда не втягивайся эмоционально в производственные проблемы и штатные ситуации. Оставь это персоналу.

Оливия со стуком поставила бокал шампанского, невольно оттолкнув руку Стюарта. Она понимает, на кого он намекает!

Шампанское разбрызгалось по полированной поверхности кофейного столика перед их уютными креслами, и она полезла в сумочку за носовым платком. Она снова запаниковала, она хотела уйти отсюда, уйти куда угодно, глотнуть свежего, чистого воздуха, проветрить мозги…

Он придержал ее дрожащую руку, прежде чем долить бокал. Лед в серебряном ведерке с бутылкой «Боллинджера» быстро таял от тепла камина. Она почувствовала приступ клаустрофобии, не в силах выносить остроумную болтовню этого праздничного ланча с остальными членами правления корпорации «Маккензи» — которые, слава Богу, пока не прибыли, скорее всего из-за лондонских туманов.

— Стюарт, я… Пожалуйста, давай уйдем!

— Уйдем? Да мы только что пришли! Ты неважно себя чувствуешь? Что случилось, солнышко?

— Пожалуйста, не называй меня «солнышком». Мне… мне нужно с тобой поговорить…

— Да ведь мы это и делаем — здесь, где тепло и приятно?

— Знаешь, мне бы хотелось немножко прогуляться, вот и все.

— Отлично! Мы пошлем на ланч вместо себя шофера, а сами поговорим в «роллс-ройсе».

Причина, по которой они приехали в сельский клуб на «роллс-ройсе» корпорации, была вполне понятна — Стюарт не хотел пить за рулем. Причина, по которой у него был черный «феррари», а не красный, как у любого другого человека, достаточно богатого, чтобы иметь этот символ статуса, тоже понятна — ему требовался заказной черный экземпляр и он мог себе это позволить.

Однако Оливии понятна и причина, по которой она жила в захудалой, дешевой части Фулхэма, а не в более престижном районе Лондона, это был ее осознанный выбор, а теперь способность выбирать подавлена красивым, учтивым и соблазнительным миллионером с заказным черным «феррари», костюмами «от кутюр» и черным сатиновым постельным бельем. Оливия чувствовала, что задыхается.

— Мне надо выйти на воздух, проветриться… — Она осознавала, что ведет себя глупо, неуклюже, но ей действительно надо было сбежать от людей и от издательского дела.

— Хорошо! Но ты знаешь, что льет как из ведра? — в раздражении сказал он.

Затем обернулся к метрдотелю и велел убрать ланч на хранение, а остальным Маккензи, когда те прибудут, сообщить, что они с мисс Котсволд пошли прогуляться под английским дождем, потому что пресытились ожиданием. Метрдотель, похоже, все понял, в его взгляде читалось, что он давно привык к причудам богатых и знаменитых клиентов.

Обширные земли Кумберлэндского сельского клуба включали в себя и озеро Вирджиния, окаймленное рододендроном и азалиями. Весной здесь дух захватывало от буйства цветов, но в этот дождливый, холодный февральский день, печально закутавшийся в тяжелый сырой туман, все было преисполнено уныния.

Она колебалась — сказать ли Стюарту, чтобы подыскал ей замену в Совете директоров? Ей теперь, подобно отцу, хотелось уйти в отставку и не иметь никакого отношения к «Лэмпхаузу».

— Ой, смотри! — Откладывая решительный момент, Оливия нагнулась над гроздью хрупких подснежников в траве. — Как красиво! — Она сорвала один и сосредоточилась: решайся, дорогая, сейчас или никогда!

С тех пор как она буквально втрескалась в Стюарта Маккензи, он казался ей самым веселым, горячим, страстным, вызывающим и разочаровывающим мужчиной из всех, кого она знала. В прошлых романах она трудностей не испытывала — впрочем, их было не так уж много, до Стюарта она никем всерьез не увлекалась.

Сколько они уже пробыли вместе — три месяца или четыре? Оливия потеряла счет неделям, зная только, что он коварно вторгся в ее жизнь. Итак, что же случилось с ее свободным выбором? Грубо говоря, она влюбилась по уши — вот что случилось! Она любила его безумно, неистово, страстно и яростно — в этом не было сомнения.

Так за какую соломинку ей хвататься? Оливия спросила себя об этом, имея в виду, что Стюарт признался ей в любви лишь для развлечения. Все это смахивало на сон, а сны по утрам тают.

Богатство и власть несут в себе не только привилегию, существует ситуация, называемая noblesse oblige [9], когда привилегии и долг неразделимы. А в чем ее долг?

Она поставила на голосование вопрос: «Хочет ли персонал „Лэмпхауза“ переехать с Патерностер-роу в Фаррингдон и разделить двенадцать тысяч квадратных метров нового, современного, прекрасно оборудованного здания с американо-канадской конторой „Маккензи“».

Подавляющее большинство высказалось за переезд. Соображения о близости к метро, автобусам и вокзалу Черинг-Кросс, более современное помещение, чистое, свободное от аллергической пыли, светлое и просторное — все это убедило даже самых лояльных ее сторонников. Всех, кроме Бэрди и Данкерса.

Оливия, следуя по стопам отца, хотела, чтобы Бэрди была ее личным секретарем, а Данкерсу дали пост начальника службы безопасности. Но приглашение «совместного персонала», такого, как клерки в приемной, охранники, швейцары, курьеры и уборщики, должно было быть одобрено директорами «Маккензи», имевшими в этом решающий голос. И Оливию обвинили в желании обособиться, в пристрастии к прежнему персоналу «Лэмпхауза».

Бэрди — другое дело, это ее собственный работник. Она молилась Богу в образе сэра Гарольда и ненавидела «Стюарта Маккензи вместо с его гестапо». Однако Бэрди, как и Данкерса, которых она любила как родных и с которыми прошла такой длинный путь, классифицировали в качестве «старомодного барахла». Оливия порой слышала у себя за спиной:

— Нет настоящей индивидуальности… Порядочный сноб — думает, что чересчур хороша для нас, мисс Показушница… Продалась Стю, разве не так? Сколько раз ей пришлось потрахаться, чтобы получить место в Совете директоров?.. Единственный резон при занятии высокой должности в компании — не что ты знаешь, а кто тебя знает!