Аньхой. Он уже читал это раз двадцать и сейчас прихватил лишь из большой соотнесённости с историей про фиал, затрагивающей в его душе некие струны, порождающие сложные чувства, определённое восприятие происходящего, плохо расшифрованное. Там, в мире, где степь не сливалась с небом, рыцари вообще были столь плотно объяты горениями внутри себя, что уже из-за одного этого отдалялись от подвигов, делая, однако же, их обезьяны, но также не задумываясь.

Ересиархи сторонятся друг друга, а по ночам ворочаются — так ли худ Христос, слон идёт умирать в пустыню, и раскалённый песок кругом его тела делается холодным, точно глетчерный лёд, из него petaurum [14], вылет, приземление, и ясно, что местоположение пилигрима ныне туманно. Как и те земли, мозаика, не Австразия и не Аквитания.

В те времена составлялось мало карт. Ни у кого не доходило рук, не найти столько майордомов, которые бы напомнили. Топонимы отвращали, оставаясь достоянием местных. Фландрийские земли. Треугольник меж Утрехтом, Брюгге и могилой Арбогаста. Сколько-то сикамбров, сколько-то ампсивариев, сколько-то рипуарских франков. Тогда он одевался как монах и набрёл на то место случайно, спасаясь бегством от двух обманутых им господ из дома де Дрё и их кровожадных слуг. Он одурачил их в напёрстки, после ещё заставил гоняться друг за другом, шепнув первому, что, на вкус его спутника, герб Капетингов голубоват не в лучшую сторону. Второму говорит, так ты из тех Валуа, что от бастарда Орлеанского? ну, тогда понятно, гори оно огнём, но понятно. И вот он продирается чрез этот наихудшего лягушачьего пошиба Ратленд, толком не успев отобедать, к счастью, не успев заплатить за обед, по живописному болоту, с паутиной на лице и ломким сушняком за шиворотом. Sors tristis [15]. Местность для кровососов, а те не разделяли людей на оседлых и пилигримов. На нём их сидело не счесть. Какая-то Нортумбрия, лучшее место для сходки викингов. Кладовая бретвальда, сама уничтожающая вора. Ограниченное болото, Виа Регия по борозде безлесья с трёх сторон. Вдаль на восток лежали верещатники, на тех блики, ряска, до того неубедительный грунт, что его нечего было и размывать. Не Эдем землепашцев, но тогда и не Эдем отвала. Сырые башмаки и платье ниже чресл не могли уступать корягам, швыряясь им, словно горшком с жидким огнём. Дома ремесленников, кем ещё им быть, все словно один стояли ветхие, со щелястыми стенами, крохотными, затянутыми бычьими пузырями проёмами, входами, не имеющими запоров, ведь их, по сути, не на что и приколотить. Падь, к тому же сонная. Аванпост на Тамезисе, размыто натурально.

Он уже много где бывал тогда. Тащился от Гренландии до острова Мэн. Оттуда трискелионом до Глазго в схожих обстоятельствах, оттуда уже везде. Ещё более после, но ни в одном месте он не видел подобного запустения, подобной бедности, подобной нищеты, подобного унижения и подобного голода. Увидев, немедленно подумал обо всём этом плохо. Но того ли ему было нужно от пункта назначения? Куры, собаки, здесь ещё гидры.

У Людовика Младшего отсутствовала канцелярия, у канцлера Гозлена — целостность башни, у Тьерри Казначея — жена под рукой, у Ричарда Защитника — любовь к старшему брату, у Карла Простоватого — след поцелуя на ногах, у Уильяма Мэлмсберийского — отдохновенье от стен, в пузыре его хозяина — видимость. Сэр примостился к мутной поверхности, растянутой в проёме, наблюдая за опушкой. Отчаявшись ждать, обратился к хозяину с вежливой речью. В той назвался сам, выказал признательность за данный ему приют, сдержанно похвалил жилище и даже осведомился, может ли он чем-нибудь отблагодарить его за эти хоромы вокруг? Он принял эти слова с неожиданным величием. Ох, подумал сэр, ну и жипон, ещё напыщенней епископа Меланхтона. Жестом, не лишённым галантности, он отмёл все его beneficia [16], после чего выдал своё сенешальское прозванье. Хильдерих Теодеберт Гунтеук Тюбинген Хлодоальд. Когда он, не в силах дышать от лихого паскудства, распиравшего всё его нутро, спросил, кто ж нарёк его столь претенциозно, начал издалека. Знаешь ли ты, путник, имя основателя династии великих королей, царствующих теперь средь франков? Тихо, тихо. Да будет тебе известно, что зачинатель этого рода, некто Хлодион, родился и вырос на этом месте. В уже достойных меча летах он покинул деревню и вскоре объявился в Брабанте, что в землях проклятых тюрингов. Там сколотил себе армию, разбил с ней римлян и взял крепость Турнэ и второклассную крепость Камбре. Потом распространил свою власть до самой нашей Соммы и подчинил себе добрую половину второй Бельгики. Родил сына Меровея, тот Хлотаря, тот Дагобета и Хариберта. А перед смертью, вот пошла божья наёбка, этот сраный Хлодион приехал и роздал всем подобные имена. Как я счастлив, сразу стало легче, правильно, это правильно, жаба.

Решив обдумать, он вышел посидеть на крыльцо; убеждённый, что перед сном не вредно будет вдохнуть и здешний гнилостный аэр. Насидевшись и несколько озябнув, возвратился в дом. Соохатель Меровингов уже приготовил ему место для ночлега. Ладно, подумал сэр, восполнит маета сегодняшнего дня, как будто христианизация Фландрии произошла за сутки или Иоанн Безземельный даровал владение Ирландией ему и сразу спросил, что он успел сделать; так не в претензии заснул. Проснулся вскорости, от некоего невнятного шума, доносящегося с улицы. Подле окна застыла неподвижная фигура хозяина, напряжённо вглядывающаяся в пузырь. Как добропорядочному гостю, пущенному под кров, предстояло оборонить этого индюка, по скромным своим силам; однажды он подрался с элдорменом, не с Сивардом, конечно, но, кстати, в некотором роде незадолго до того, как Бирнамский лес пошёл войной на Дунсинан. Кто это там, хозяин? Негодяи идут за моей коровьей шкурой.

Сперва он не сообразил, как его шкура может быть коровьей. А, та латанка при входе, встречающая procellas gelidas [17], должно быть, думают варить из неё бульон. Пока он раздумывал, хозяин выскочил в переднюю, отдёрнул и остался стоять в дверном проёме, с напряжением ожидая, когда те приковыляют, ни дать ни взять член управления гильдии готовится к встрече с требующими religiones committendas [18] вдовами. Арнульф Анзелиз Карломан Глисмут Конрад Мартелл. Не могите трогать мою шкуру, я дам вам вещь получше. Да что у тебя есть? Войдите, и сами увидите.

Послышался шум, для здешней трясины прямо восстание графов, он поднялся и попытался сообразить, что это. Корявый палец указал на него. Значит, эти негодяи не брезговали и человечиной — всего лишь спорный случай для шерифского суда, но для него угроза того рода, что не exactio pecuniarum [19] и не шантаж. Ну, тут уж он не стал медлить, чёрта с два