то бы он разогнал этих шутов, только и кормящихся своим Мириокефалем, грозным видом скачущего во весь опор сэра, а потом сразу спокойной упорядоченностью, противопоставляемой энтропии схватки. Не то что бы я за вас беспокоился, но советовал бы надеть свои мисюрки-пусюрки и вскочить, ха-ха-ха, в седло. Это сельджуки, они не знают страха и ненавидят рыцарей, а женщин вообще…

Город на берегу неширокой, медной от красилен речки к востоку от Дикого поля поразила странная болезнь. Для лечения и предотвращения были стянуты лучшие лекари с доступных оным вестям концов, соединённых абрисом причудливой территории. Санджар так увлёкся идеей нестандартного картографирования, что составил схему, обозначая крайние точки, из которых прибыли aesculapii. На этой почве он сошёлся с монахом-францисканцем не то из фламандских, не то из греческих земель. Когда проведал, что тот соображает в картах, то приказал своим людям принудить к помощи, как принуждали к рассказам лекарей, да он и сам проникся, бродя по всяким закоулкам Европы и выискивая в тех подноготную о том, что Бог не тот, за кого себя выдаёт, слишком уж мозаичное поведение. Сам городок, так, пограничная крепость, где добывали в ямах соль и мстили за Бруно Кверфертского, помещался в середине экспозиции, что возмутило сэров и в особенности леди чрезвычайно, но негодовали они про себя. На карте, предъявленной им, Иерусалим отставили на юго-восточную окраину! Слева Арабия с городом Тимбукту, справа и выше Тартария, из той прибрёл уроженец Бад-Кройцнах, местность Каспиена и город Лугдун, каковой своих врачевателей не представил или те не попались им в руки. Один за другим на небольшом расстоянии, как он определил, дневного перехода, располагались крепости-города: Габило Исса, Канмагона, Иберия, Барбарна, Сокотра, Ормуз, Кьоджиа и Баальбек.

На протяжении всего рассказа она порывалась вставить слово и сама себя одёргивала, хотя, кажется, даже её спутники, носители махровых взглядов, привыкли, ведь они к тому времени уже два раза участвовали в общем голосовании. Потом, разумеется, пожалела, что промолчала тогда и ещё много раз после.

Сельджуки — нечто вроде рудерального репья, после Манцикерта думали, всё, живём, ребята, и молимся по отцовым ritu-mos [24]. Но всё расставил по местам первый крестовый поход, эпическая прогулка, что и говорить…

Они поднялись с восходом солнца, с бледным его отражением, с трудом доставляющим серый свет из-за туч, клубившихся в виде герметических знаков — лучше бы запомнить каких именно. Сэр с начала дня велел наддать шпорами, вообще собраться и нацелиться. Шли рысью, одёргивая сбивающихся на галоп скакунов, кто-то в их отряде, очевидно, никуда и не спешил.

Он приподнял забрало с очками, — возможно ли отказать ему в логике? — стараясь лучше рассмотреть сооружение. Как будто то построили из неба к земле. Они как раз проезжали неподалёку от Хелмно, так может, это пробовали соорудить тюрьму, чтоб не уродовать город. На воротах с приоткрытой глухой калиткой белым цветом был намалёван не то цветок, не то примитивная конструкция сего донжона. Они остановились в двадцати шагах от ворот, сэр велел сойти и проверить. Со всегдашней неохотой он грузно соскочил и неторопливым шагом двинулся в этом направлении, не помышляя ни о чём, точно не помышляя ни о какой опасности, надо сказать, вообще не веря в существование в его мире кого-либо кроме их отряда. Сзади из-за холма раздался призыв рога, возможно, там бесновался Локетек, как про него говорили, большой inimicus [25] их замка.

У донжона отсутствовала крыша, ровный парапет у круглой, бесконечной в завершении короны образовывал в середине идеальный имперфект. Сэр осторожно вошёл, не оборачиваясь на взволнованных дам. Внутри под стенами валялись глиняные фигуры, с выражениями лиц неожиданно естественными, будто это окаменели настоящие или скульпторы переругались из-за разногласий, кому ваять акробатов, а кому — чиновников. Он нашёл себе место среди них, выделяясь серым доспехом и размерами. Вытянув вперёд оба столба, привалился к стене, как приваливался ко всему, под чем оказывался. В подобных же позах пребывали двое или трое коричневых фигур.

Это не нравилось и сэру. Душевное неравновесие. Казалось бы, всё шло гладко, отряд не нёс потерь, вот и всё, он должен быть доволен, но не спасал ни де Труа, который, может, знал, а может, и нет, что эпопея воспевает коллективное деяние, а роман — индивидуальное приключение, ни богоугодная цель, ни новый намёт, прицепленный на шлем после привала с сельджуками под Плоцком. Они скакали, сторонясь Вислы, но неизменно вдоль неё. Имея много мыслей, отвергая и привечая их, прислушиваясь к себе, снимая голой ладонью пот со шкуры иноходца, шевеля пальцами ног в пуленах, наконец он понял, в чём тут дело.

Сэр выставил раму на луг, лоскут обозреваемого птицами крестьянского одеяла, они теперь перекликались распевками, из-за холма в дол, оттуда в крону разбитого молнией вяза, оттуда за ручей в кущу осыпавшегося гребенщика, это был тот же самый воздух, что вдыхали предки, первые христиане, заканчивавшие в котлах, разве только теперь он более очевиден re sua [26], да, почти у всего выявлена эта суть, как строить, как пахать, как скакать, как жить, как умеренно верить. Отчего-то сразу считалось, что нечто может быть переведено из потенции в акт только энным актуальным сущим. Оттону Рыжему такое не объяснить, да, может, и правильно; то, что может не быть, иногда не есть, это сэр ещё признавал в иных своих состояниях, под действием ebrietatis, но не стал бы передавать Оттону Чудо мира.

Вы что, леди, ополоумели? Какое вам confirmatio [27]? Но те оставались непреклонны, заявив, что без подтверждения не позволят участвовать в схватке, обретя для этого решимость друг в друге. Собственно говоря, они были в силах всё сорвать. Известно ли вам, чёртовы вы куклы, что с одной стороны мой род идёт от Адаларда, сенешаля императора Людовика Благочестивого, а с другой от Торкватуса, анжуйского лесничего. Но они, разогнавшись, требовали полного отчёта, не собираясь легко верить двум всем известным именам, служившим прикрытием половине проходимцев. Торкват породил Тертуллия, тот вместе с Петрониллой, близкой родственницей Гуго Аббата, породил Ингельгера, который с внучатой правнучкой Адаларда Аэлиндой породил Фулька I Рыжего, графа Анжу. Тот вместе с Роскиллой де Лош породил трёх сыновей и дочь. Фулька II Доброго, Ингельгера, Ги, епископа Суассона, и Роскиллу, что спуталась с Кривой бородой. Фульк Добрый вместе с Гербергой де Гатине породил Дрого, епископа дю Пюи-ан-Веле, Аделаиду, королеву франков, Адель, супругу графа де Вексена, и Жоффруа I Грезигонеля, графа Анжу. Который с Аделаидой де Вермандуа породил Жоффруа, Ирменгарду, что спуталась с Конаном Кривым, ну да тот хоть