А она помолчала немного, потом вздохнула и поцеловала меня. Крепко-крепко. У меня даже голова закружилась, так сладко у нее это вышло.

А потом Мишель отошла немного и в глаза мне посмотрела внимательно. Будто найти там чего-то хотела. И сказала:

– Знаешь, я действительно привыкла к деньгам. У меня их куры не клюют. Но вот так запросто такую кучу наличных мне еще никто в жизни не дарил.

А я не знал, что ей ответить. Просто улыбался. Потому что мне хорошо было. А она помолчала и добавила:

– А ты не такой уж и дурачок, каким прикидываешься. Это здорово.

И еще что-то хотела добавить, но потом сбилась и рукой махнула. И мы друг другу улыбнулись. И еще раз поцеловались. Почему-то мне ее поцелуи больше нравились, чем те, которые в доме с кожаной мебелью. Может быть, так и начинается эта самая «любовь»? Но потом подумал, что если я только что отдал деньги, даже если меня и не просили, то это все же не она. И вздохнул грустно. И мы пошли на обед. И все вокруг нас узнавали и здоровались. На этот раз и со мной тоже. Особенно со мной. Особенно женщины. Вот только эта коробка норовила из-под ремня все время выскочить, и мне пришлось ее в руки взять. И все на нее смотрели.

Сегодня мы прилетели на Новый Торонто. Так планету зовут. И всем можно было выходить в транзитную зону орбитальной станции. И многие пассажиры оделись во все самое лучшее и туда отправились. И мы с Мишель тоже. Точнее, Мишель опять взяла меня под руку и потащила за собой. Как она сказала: «Ноги размять». И я взял свою коробочку, и мы пошли.

На этой самой станции было так красиво, аж дух захватывало. И места было так много, особенно над головой, что я сразу понял, насколько тесно стало мне на лайнере. Только я до сих пор этого не осознавал. И как люди подолгу в нем находятся, не пойму. Когда я голову поднимал, то видел через прозрачный купол звезды. Большие-большие! И небо вокруг было черное. Мы с Мишель в самом низу стояли, на большой круглой площади, а вокруг прорва народу туда-сюда ходила. А над нами по кругу было видно много таких колец, на которых много света. И тоже люди. Они тут повсюду. Даже у себя в городе столько не видел. А Мишель смотрела на меня и весело улыбалась. И ей грустно не было. И тогда мне тоже стало хорошо. А потом она сказала:

– Ну что, насмотрелся?

– Насмотрелся. Здорово.

– Тогда предлагаю превратить тебя в любимца общества.

– Как это?

– Для начала оденем тебя как мужчину, а не как разносчика пиццы.

Что такое «пицца», мне тут же голос подсказал. Это еда такая из сыра и теста. А про одежду мне понравилось. Я почему-то люблю красиво одеваться. Только не умею. И мы пошли в «магазин». Сколько там всего было – не передать! Целые ряды всяких пиджаков, курток и много чего еще. Все яркое, цветное, и сверху черный потолок, и красивые лампочки из-под ног светят. Этой одежды там были просто кучи. Можно было целый полк одеть. Про «полк» я опять как-то сдуру подумал. Просто в голову стукнуло. Ну, как у меня обычно бывает, знаете! А голос, я к нему уже привыкать начал, мне сказал, что это такой «вид воинской части».

И еще к нам сразу подошли две женщины и начали говорить про то, как у них тут все здорово. И за что-то благодарить. А Мишель их не слушала. Сказала им, что этого господина, то есть меня, надо превратить в человека. И что надо подготовить ему «повседневный комплект для путешествия» и еще для каких-то «выходов». И эти женщины осмотрели меня внимательно с ног до головы. Будто я манекен. И всего какой-то светящейся штукой обсветили. Потом они друг другу какие-то цифры еще говорили и при этом мне улыбались. А я себя дураком чувствовал. С некоторых пор мне стало не нравиться такое состояние. И, когда я себя так чувствую, злиться начинаю. Или глупости всякие делать. И я сдерживался, чтобы Мишель не обидеть. Но тут одна из женщин меня назвала «сэром» и повела за собой. Сняла с меня всю одежду и ну на меня всякие штуки надевать! И мне все впору было. Но только Мишель все равно головой недовольно качала. И говорила, что это «не то». А потом сказала тем женщинам, что имела в виду настоящую одежду, а не «тряпки для папуасов». И если у них проблемы со снабжением, она жутко извиняется за причиненные неудобства и немедленно идет «на другой уровень». Почему-то, когда она извинялась, вид у нее был совсем не виноватый. А даже наоборот.

От нее таким холодом веяло, что я в своих трусах даже поежился. И еще мне неудобно было с коробкой в руках стоять – ее все время приходилось из одной руки в другую перекладывать. Потому что меня все время просили протянуть куда-нибудь то одну руку, то другую. А за ремень я ее сунуть не мог. Потому что ремня на мне не было. Он на джинсах остался, а их с меня сняли. И Мишель сказала, чтобы я ей дал на время эту коробку. Потому что она мне здорово мешает. А я ответил, что ничего и что мне так спокойнее.

Так вот, после того, как Мишель извинилась, эти женщины совсем как сумасшедшие сделались. Они принесли такой ворох одежды, что мне стало немного страшно. А Мишель тыкала пальчиком, и женщины из вороха понемногу всего доставали. И так они меня несколько раз одевали и раздевали, пока Мишель не сказала, что «сойдет». Что и куда сойдет, она не уточнила. А я спросить постеснялся. Чтобы она не подумала лишний раз, что я того, недоумок. И голос внутри, как назло, промолчал.

И вот меня одели во все новое, а старую одежду сунули в красивый пакет, и еще много одежды в другие пакеты положили. И все это мы положили на смешную летучую тележку, и она за нами как собачка ехала. Что такое собачка, я знаю. Смешной такой зверек. Пушистый. Я по визору видел. А может, еще где.

А когда я услышал про деньги, то по привычке свой жетон протянул. Но Мишель улыбнулась и сказала, что хочет меня отблагодарить за тот подарок. И что для нее это безделица. И чтобы я не считал это чем-то унизительным и не вздумал обидеться. Я и не думал. Если Мишель просит, я и не то сделаю. Потому что мне с ней легко.

Мы шли по светящимся наклонным коридорам, а за нами ехала эта тележка-собачка и подмигивала смешно. И Мишель как-то странно на меня посмотрела и сказала серьезно, что я круто выгляжу. И я подумал: это потому, что я ей нравлюсь. И улыбнулся ей. А она меня взяла под руку, и мы дальше пошли. И Мишель ко мне прижималась тесно-тесно. Она так здорово пахла. От ее духов у меня всегда немного в носу пересыхало. И запах у нее был необычный. Горький и свежий одновременно. А кожа у нее пахла сладким. И когда все это смешивалось, я с ума сходил. На нас, пока мы шли, много людей смотрели. Я чувствовал. И на меня тоже. Особенно женщины. Наверное, это оттого, что на мне одежда новая была. Вот только коробочка моя мне здорово мешала. И сунуть ее было некуда – ремня на новых брюках не было. И когда я совал ее то под одну мышку, то под другую, Мишель хмурилась немного, и я чувствовал, что она недовольна. Но она ничего не говорила. А я все равно поделать ничего не мог. Не оставлять же коробочку в каюте!

А потом мы поднялись под самый купол. Там был «ресторан». И сверху не было ничего, только звезды. Их даже рукой хотелось потрогать, такие они близкие были. И очень яркие. И в зале было темно. Только столики светились. И оттого у всех лица были загадочные. И у Мишель тоже. Мы что-то вкусное ели, а она мне все время показывала, как это правильно делать. Как нож держать. И какой нож для чего нужен. И как еду ко рту подносить. Кое-что я уже и сам знал. Например, то, что нельзя чавкать. Невежливо. Это я еще с Генри выучил. А остальное, что Мишель показывала, я старался запомнить. А она улыбалась мне и говорила, что я «большой ребенок». И я никак в толк не мог взять, что она хотела сказать. Ведь ребенок – это такой маленький человек. И как тогда он может быть большим? Может быть, она думает, что я маленький? Так нет, вокруг много мужчин, которые даже пониже меня будут. Я на них сверху смотрю. И на Жака. В общем, я притих и не стал спрашивать. Тем более что Мишель это необидно говорила. А когда я свою коробочку в очередной раз к себе подвинул, Мишель сказала, что оторвала бы голову тому, кто меня использует. И что у нее есть «связи», и она может мне помочь. Потому что ничего хорошего от такого вот таскания у всех на виду выйти не может. И что на некоторых мирах за «контрабанду» наказывают сильнее, чем за убийство. А я слушал ее и совсем запутался. Только сказал, что мне эту коробочку никак терять нельзя. Потому что я дал слово одному хорошему человеку. На это Мишель ничего не ответила.