– Сюда пришли валлийцы. Если они тебя обнаружат, то убьют. Пошли, у нас нет времени.

Кенред, лихорадочно дергая Беобранда за руку, заставил его подняться на ноги.

Беобранд почувствовал головокружение. И растерянность. Боль в груди была такой обжигающей, как будто там вспыхнул огонь, а в голове что-то мощно пульсировало. Когда Беобранд выпрямился, колени у него задрожали, но Кенред помог ему удержаться на ногах, а затем потащил куда-то за собой. Страх и желание удрать отсюда побыстрее, которые охватили Кенреда, были такими сильными, что Беобранд почти ощущал их физически. Словно в подтверждение серьезности нависшей над ними опасности снова послышался крик. Собака залаяла громче и неистовее, а затем, взвизгнув, замолчала. Кенред тащил за собой Беобранда, заставляя его шагать, и они вместе вышли из помещения.

Беобранд не имел ни малейшего понятия о том, как устроен монастырь, а потому не знал, куда его ведет Кенред. Все, что он мог сейчас сделать, – это сосредоточиться на ходьбе и пытаться не беспокоить при этом свою раздираемую острой болью грудь. Кенред, по-видимому, решил направиться туда, где они могли бы спрятаться, и старался тащить за собой Беобранда как можно быстрее. Время от времени он говорил Беобранду, что нужно пригнуть голову, или же спуститься вниз по ступенькам, или подняться вверх, но шли они в основном молча, прислушиваясь к раздававшимся в ночной темноте звукам. До них доносились крики, удары, треск древесины, вопли…

Кенред на мгновение в испуге остановился, но к нему быстро вернулась решимость, и он пошел дальше. Беобранд почувствовал кожей, что воздух стал более холодным. Звуки стали восприниматься совсем по-другому. Похоже, они с Кенредом вышли из монастыря наружу.

– Ну же, пойдем, – прошептал Кенред и зашагал быстрее.

Беобранд подумал, что сейчас уж точно потеряет равновесие или же споткнется о корень дерева и грохнется на землю, но вирд на этот раз улыбнулся Беобранду, и ему удалось, идя за Кенредом, ни разу не упасть. Пройдя небольшое расстояние вверх по склону, Кенред велел Беобранду остановиться и присесть. Земля под ними была мягкой и сухой. В воздухе чувствовался сильный запах коры и сока растений.

– Мы внутри полого дуба, – шепотом пояснил Кенред. – Если ты будешь вести себя тихо, то, я надеюсь, они это наше убежище не найдут. Его очень трудно заметить с тропинки, а со стороны Энгельминстера входное отверстие вообще нельзя различить.

Они расположились поудобнее – насколько это было возможно – и уже больше не разговаривали, боясь, что их заметят. Из строений, которые они покинули, доносились вопли и грубый смех. Кенред принялся молча молиться о том, чтобы валлийцы их не нашли.

Долгое время спустя ветер донес до них запах дыма, и у них возникло опасение, что монастырь предали огню. Однако этот запах вскоре исчез, и им оставалось только догадываться о том, что было его источником.

Они провели весь остаток ночи внутри полого дуба, прижавшись друг к другу и не решаясь произнести ни слова. Вместе они чувствовали себя хорошо, хотя почти не были знакомы. Прошло довольно много времени, и звуки бесчинств и насилия, доносившиеся из монастыря, стихли.

К утру Беобранд решил, что все-таки попробует сдвинуть повязку с правого глаза. Хотя Кенред сказал ему, что он в этом случае может ослепнуть, Беобранд, потрогав правый глаз сквозь повязку, выяснил, что это не вызывает ни малейшей боли (в левом же он постоянно ощущал тупую боль). Беобранду подумалось, что если он мог видеть правым глазом, когда покидал поле битвы, то теперь уж тем более сможет. Кроме того, ему не хотелось быть слепцом, ведомым за руку юным монахом, в такой день, когда его подстерегали лишь всяческие неприятные неожиданности.

Сидя в темноте в стволе огромного полого дерева, Беобранд поднес руку к повязке и осторожно потянул вверх ту ее часть, которая прикрывала правый глаз. Повязка при этом чуть сильнее надавила на левый глаз, и боль в нем на мгновение стала очень острой, но затем – такой же, как раньше. Беобранд открыл здоровый глаз. На мгновение ему – к его ужасу – показалось, что он и в самом деле ослеп, как предупреждал его Кенред, однако затем он заметил в окружающей темноте чуть более светлое пятно. Ночь еще не закончилась, но лунный свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, превращал отверстие в стволе дерева в нечто вроде серого пятна на черной стене. Беобранд с облегчением вздохнул. Он не знал, сможет ли видеть правым глазом так же хорошо, как раньше, но глаз этот явно был зрячим. Осознание этого подняло его настроение намного больше, чем он мог предполагать.

Чуть позже, когда серое пятно стало светлеть, Беобранд решился произнести шепотом:

– Я могу видеть правым глазом.

Кенред при этих его словах сильно вздрогнул: он уже почти задремал, и неожиданно раздавшийся голос его испугал.

– Что? – прошептал он.

– Я могу видеть, – повторил Беобранд. – Я убрал повязку с правого глаза.

Кенред в ответ на такую бесшабашность лишь покачал головой. Этот человек мог ведь и ослепнуть на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, ему, Кенреду, будет лучше, если его спутник снова обретет способность видеть – пусть даже только одним глазом.

– Слава Господу! – прошептал Кенред. Именно такие слова произнес бы в подобном случае аббат Фергас.

* * *

Они и весь следующий день просидели внутри полого дерева. День этот был холодным и туманным, а у них имелось только одно одеяло на двоих. Оба были одеты лишь в легкие рубахи, а потому поплотнее прижались друг к другу и обернулись этим одеялом.

Солнце медленно ползло вверх по небосклону, озаряя их убежище тусклым светом. В верхней части этой полости внутри дуба висела паутина. Когда стало уже достаточно светло, Беобранд принялся рассматривать своего спасителя. Кенред был на три-четыре года младше его, с коротко подстриженными темно-каштановыми волосами. А еще он был очень худым. Беобранд также заметил, что пальцы у Кенреда длинные, тонкие и вымазаны чем-то темным. Беобранд почувствовал облегчение от осознания того, что он способен видеть такие подробности. Что бы ни случилось с его вторым глазом, ему, Беобранду, уже не придется стать слепцом.

Поскольку не было слышно, чтобы кто-то приближался к полому дубу, Беобранд снова рискнул заговорить, хотя и шепотом:

– А что это за место? Ты говорил, оно называется Энгельминстер? Это что еще за название?

Кенред снова вздрогнул, услышав голос Беобранда.

– Это монастырь, – ответил он. – Аббат Фергас назвал его в честь ангела, увиденного в здании, которое затем превратил в часовню.

Эти слова мало о чем сказали Беобранду.

– А что такое монастырь? – спросил он.

– Это место, в котором живут монахи. Святые люди. Я – послушник, готовлюсь стать монахом. Я изучаю все то, что связано с единственным истинным Богом и Его сыном Христом. Я учу молитвы, а еще учусь читать и писать.

Молитвы, буквы – это все казалось Беобранду очень скучным. В Хите тоже жил проповедник Христа. Он был мрачным и унылым человеком, который все время говорил о самопожертвовании, о любви и о том, что, получив пощечину, нужно подставлять вторую щеку. Хотя люди и ходили на проповеди этого священника возле недавно воздвигнутого в их деревне креста, большинство из них тайком молились старым богам. Они носили амулеты в виде молота Тунора, делали во время пиров жертвоприношения Вотану медовухой и мясом и хоронили мертвецов в полях, чтобы Фригг[10] принесла им изобилие.