Я не знал, что делать, как ей помочь.

Полная безысходность.

Ее боль я всегда ощущал как свою собственную, поэтому так трудно было навещать ее в доме на Стейтен-Айленде.

Я чувствовал себя таким же опустошенным, съеденным изнутри, когда глядел в пустые глазницы матери.

Иногда мне казалось, что она предпочла бы смерть, если бы хоть на миг пришла в свое адекватное состояние. Стала такой, какой я ее помнил в детстве.

Мама. Волшебная женщина. Меня до сих пор мучают обрывки воспоминаний о том, как мы гуляем, проводим время вместе у океана всей семьей. Устраиваем барбекю на заднем дворе, у меня появляются первые друзья. А потом вечером она ругается с Уиллом, и отец бьет ее на моих глазах. Не сильно. Не так, как тогда в террариуме. Когда его припадок заканчивается, он умоляет Ханну простить его. Это я тоже видел.

Меня мучают сны и воспоминания о том, как отец бьет и меня, а после чуть ли не на коленях просит прощения, клянется, что я его «единственный любимый сын». С появлением Коула он изменил эту клятву на «Мой первенец. Мой любимый сын. Мой наследник», а на следующий день снова бил. Не то, чтобы избивал, но может ударить ремнем, всыпать в лицо.

Я вспоминаю, как он запирает меня в багажнике и держит там почти сутки. Я задыхаюсь. И мне скучно. Тогда я впервые начал придумывать, что я не один. Придумал воображаемого друга, брата-близнеца, похожего на меня. Это пока был не Деймон. Просто безликий друг, с которым я мог поговорить, уйти в себя, закрыться от безумия родителей. Не чувствовать себя таким одиноким.

С появлением брата я думал, что все наладится. Наконец-то я не один! Трудно вспомнить, что я чувствовал в трехлетнем возрасте, но меня не покидает ощущение, что я был безусловно рад его появлению.

Я мог часами смотреть на то, как Коул спит, и мечтать, что он вырастет, и мы будем друзьями. Еще чуть-чуть… и у меня будет РЕАЛЬНЫЙ друг. Он вырастет.

Вам, наверное, это все кажется полнейшим безумием. Воображаемые друзья, призраки, тени… Лидия не раз объясняла мне, что мое сознание расщепилось из-за ощущения одиночества и генетической предрасположенности к подобному. Случай в амбаре расколол мою душу на несколько частей.

И вот уже тридцать лет я раб всего этого дерьма, и при этом многие об этом даже не догадывается. Подсознание всегда умело заметает следы.

Все считают меня сильным, непробиваемым, хладнокровным, железным, уравновешенным и понимающим, но, порой, «импульсивным».

Я вынужден носить эту маску, медленно разлагаясь внутри. Я будто находился в коме все эти годы.

Леа. Она вывела меня из забвения. Не знаю, как и почему.

Она — пятый элемент, хакер моей души. Взломала и вдохнула новую жизнь. Порвалась в душу и потекла по венам.

Поэтому в Египте я скитался следующие три месяца. Посетил Израиль, Иорданию, прошел по всевозможным святым местам, зарос бородой и усами, отрастил хвост. Ночевал в пустыне с бедуинами, скитался без воды и еды и даже голодал пять дней, когда вычитал, что лечебное голодание помогает очистить душу от «беса» в том числе.

Когда человек отказывается от воды и еды полностью, он испытывает стресс, который избавляет его от эмоциональных стрессов.

Но ничего не помогало. Провалы в памяти продолжались, и по кредитной карте я отслеживал поступки Деймона: слетал в Амстердам, снял несколько шлюх. Потратил полмиллиона в Бангкоке. Думаю, продолжать не стоит. Обнаружил у себя несколько грамм «белого». Вернулся в Египет.

И НИЧЕГО не помню. Но могу представить, чем занимался он, пока я тут скитаюсь и скучаю по своей девочке.

Но не мог. Просто взять и вернуться после того, что сделал Деймон. Знал, что она не поймет моего расщепления, и это не оправдает меня в ее глазах. К тому же я просто боялся, что Леа узнает об этом. Сочтет меня безумным, сумасшедшим, больным… слабым. Испорченным. Это было страшнее всего. Видеть в ее глазах не страх… а жалость. Лучше умереть.

Она никогда не узнает. Ни о том, что делал отец, ни о моих проблемах. Вот излечусь и предстану перед ней собой.

В итоге я услышал об Итане и отправился на Бали. Не было ни дня, чтобы я не вспоминал о Леа. Не было ни одной девушки, на месте которой я бы не представлял ее.

Но все они были меньшим, чем даже ее тень. Безликие. Их имена забыты, а лица стерты. И лишь голубые глаза выедают мне душу, заставляют сердце гореть в агонии.

Итана учила меня очищению. Транс, гипноз, йога. Она запретила мне трахаться с кем-то кроме нее, объяснив это тем, что Тантра — это не секс, а очищение от излишней похоти.

Мне никто и не был нужен. Следующие месяцы я вновь пытался прогнать Деймона, но он все равно давал о себе знать.

Ключевым моментом стал мой сон, что явился мне, когда уснул прямо на пляже. Мне приснилось то, что случилось со мной тогда: все, до самых мелочей… проснулся в холодном поту с гребанными слезами пятилетнего мальчишки на глазах, а рядом сидела Итана, колдуя надо мной с какой-то ароматической свечей и чашей, полной трав.

— Вспомнил? — тихо спросила шаманка, когда я пришел в себя.

— Да, — ответил, глядя на линию прибоя и волны, что ласкают берег. — Но воспоминания ускользают. Это был сон.

— Да. Это был сон. Но уже лучше, чем ничего. Он всегда будет жить в тебе, но оставит тебя в покое, если ОНА поможет.

Я посмотрел на Итану, прищурившись: я ничего не говорил ей о Леа. Совсем ничего. Но эта женщина видела всех насквозь. Даже меня.

— Такая сильная любовь, — прошептала она с придыханием, опуская новые травы в свою чашу. Она протянула ее мне, заставляя пить. Травка вызывала нехилые галлюцинации, помогала выйти в «астрал», как Итана это называла, или впасть в состояние транса и гипноза. Не знаю как, но все эти ее шаманские рецепты работали. — Разрушающая, болезненная. Очень много боли ты причинил ей. Но это сломало тебя, Кай, — нашептывала она, глядя мне прямо в глаза.

— Перестань! Заткнись! — я не хотел это слушать, не хотел, чтобы Итана предсказывала будущее, но женщина не могла прервать сеанс.

— Вижу… ваше прошлое, Кай. Мир послал тебе любовь. В миг, когда ты увидел ее, отказался от подарка. Страх, — продолжала считывать она все мои чувства, отчего у меня появилось непреодолимое желание ударить. Я все тот же импульсивный подонок, но я пытаюсь